ДЕЛО О МЕМОРИАЛЕ ЦЕСАРЕВИЧА НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА В НИЦЦЕ

В.А. Томсинов,
доктор юридических наук, профессор,
заведующий кафед­рой истории государства и права юридического факультета МГУ 

Статья первая[4].

Статья открывает цикл статей, посвященных судебному спору между Российским государством и Русской Православной религиозной ассоциацией (РПРА) о праве собственности на собор св. Николая в Ницце и на все имущество, находящееся внутри него, а также на прилегающий к собору земельный участок. В статье показывается уникальность данного судебного дела и дается краткое описание событий, предшествующих ему. Автор статьи — участник этого дела в качестве единственного эксперта-правоведа со стороны России. Материал статьи основан на документах, хранящихся в личном архиве автора.

 ***

Дело о мемориале цесаревича Николая Александровича — это спор между государством Российская Федерация, с одной стороны, и Русской Православной религиозной ассоциацией (далее — РПРА), под­чиненной в настоящее время Константинопольскому патриарху — с другой, о праве собственности на собор Святого Николая в Ницце и все имущество, находящееся в нем, а также на прилегающий к нему земельный участок. Российское государство выступило в этом деле в качестве истца, подав судебный иск о признании своего права собст­венности на указанное имущество.

В первой инстанции данный спор рассматривался во Второй граж­данской палате Суда высокой инстанции г. Ниццы (Le Tribunal de grande instance de Nice) c 13 ноября 2006 г. до 2 ноября 2009 г. 20 января 2010 г. на открытом заседании данной палаты было оглашено судебное решение за подписью ее председателя господина Лионеля Лафона, которое признало, что «Государство Российская Федерация яв­ляется единственным и законным собственником участка, расположен­ного в Ницце (06000), на проспекте Николая II, согласно кадастру, сектор МН, надел № 264, на котором сооружен Собор Святого Николая, а также построек, находящихся на этом участке и их содержимого, инвентари­зация которого была проведена 25 апреля 2006 г., Департаментской Ко­миссией Движимого имущества департамента Приморские Альпы».

Не согласившись с таким судебным решением, РПРА подало апелляционную жалобу в Апелляционный суд Экс-ан-Прованса (Cour d’Appel d’Aix-en-Provence), первое заседание которого было назначено на 31 марта 2011 г.

Дело о мемориале цесаревича Николая Александровича уни­кально со многих точек зрения.

Во-первых, предметом спора в нем стало имущество огромной ма­териальной и культурной ценности, а именно: 1) пятиглавый собор свя­того Николая в Ницце, высотой 50 метров, напоминающий по стилю собор Василия Блаженного и считающийся специалистами самым кра­сивым церковным зданием Русской Православной церкви за пределами России^[5]. Он был построен в 1903—1912 гг. на территории бывшей вилы Бермона в память об усопшем здесь 12 (24) апреля 1865 г.^[6] наследнике российского императорского престола цесаревиче Николае Алексан­дровиче; 2) движимое имущество данного собора, состоящее из иконо­стаса, около трехсот отдельных икон, изготовленных в период с XVI по XIX в.^[7] (они были отобраны в храмах российских городов, в том числе в храме Василия Блаженного в Москве и переданы в собор св. Николая), большое количество имеющих огромную историческую ценность пред­метов, которые были в разное время подарены храму членами импе­раторской фамилии и вдовой императора Александра II Екатериной Михайловной Долгоруковой, Светлейшей княгиней Юрьевской^[8]. 9 мая 2007 г. все это имущество было объявлено историческим памятником Франции; 3) прилегающий к собору святого Николая участок земли площадью 2 950 кв. м.; 4) расположенная на нем часовня в память об усопшем здесь цесаревиче Николае Александровиче.

Во-вторых, в этом деле прошлое неразрывно сплелось с настоящим. Его предыстория началась 28 октября (9 ноября) 1865 г., когда на имя императора Александра II была куплена часть обширного парка виллы Бермон (Bermond) в Ницце, для того чтобы возвести на этой земле ме­мориал цесаревича Николая Александровича.

В-третьих, для юридического обоснования своих притязаний обеим сторонам описываемого спора пришлось обращаться к законам Российской империи, Гражданскому кодексу Франции, нормам фран­цузского налогового законодательства 20-х гг. XX в., принципам меж­дународного публичного права и нормам международного частного права.

В-четвертых, правильное юридическое толкование сделок, совер­шавшихся с имуществом, которое являлось предметом спора между Российским государством и РПРА, а также целого ряда норм россий­ского законодательства было невозможно без анализа связанных с ними конкретных исторических фактов. Спорящие стороны вынуждены были поэтому углубляться в историю России и Советского Союза.

В-пятых, при таком характере судебного дела главными его дви­гателями закономерно становились не адвокаты^[9], участвовавшие в судебном процессе, а эксперты — специалисты по русскому и фран­цузскому праву, знающие историю России и Советского Союза, раз­бирающиеся в сложных взаимоотношениях Русской Православной церкви и государства, как в рамках Российской империи, так и в рам­ках СССР^[10].

Русский эмигрант Никита Кривошеин в своем выступлении на Radio France в начале апреля 2006 г. говорил, отвечая на просьбу ве­дущего рассказать, что он думает о конфликте по поводу Свято-Ни­колаевского Собора в Ницце: «Вопрос юридический, вопрос междуна­родного права. Я даже не знаю, кто будет ответчиком в том иске, который подан Российской Федерацией. Допускаю, что дело может дойти до международного суда — настолько сложны все аспекты его, в частности и наследия, и преемственности»^[11]. В действительности спор между Российским государством и РПРА о праве собственности на этот собор и прилегающий к нему участок земли в Ницце касался не только проблем наследия и преемственности и относился не только к международному праву. Он проходил по таким вопросам, как: 1) при­рода императорской власти в России, 2) титул российского импера­тора, 3) категории и статус имущества, принадлежащего императору и Российскому государству, 4) природа кабинета Его Императорского Величества, 5) структура Министерства земледелия и функции де­партамента государственных земельных имуществ по состоянию на 1917 г., 6) сущность права собственности на недвижимое имущество по законодательству Российской империи, 7) право собственности по Гражданскому кодексу Франции, 8) договор купли-продажи не­движимости по французскому гражданскому праву и порядок его юри­дического оформления, 9) владение по французскому гражданскому праву и условия приобретения права собственности по давности вла­дения, 10) сущность института эмфитеотической аренды, 11) смысл постановления Временного правительства от 27 марта 1917 г., 12) пра­вопреемство государств, 13) статус религиозной ассоциации, пред­усмотренной французским законодательством, ее имущественные права, 13) политика Советского государства по отношению к Русской Православной церкви и др.

В-шестых, дело о мемориале цесаревича Николая Александровича приобрело политический подтекст. Оно вызвало большой обществен­ный резонанс, как во Франции, так и в России. Во Франции он звучал и продолжает звучать, естественно, более громко.

Во французских газетах об этом деле начали писать еще до подачи представителями Российского государства судебного иска о признании за ним права собственности на собор Святого Николая в Ницце, а именно: осенью 2005 г. сразу после того, как посол России во Франции А. А. Авдеев заявил о принадлежности собора Святого Николая России и начал добиваться проведения инвентаризации его имущества. 12 февраля 2006 г. французская газета «Le Monde» уже писала в статье «Россия отстаивает право собственности на Православную церковь в Ницце»: «В необычном юридическом сражении противостоят Россия и отец Жан Гейт, настоятель православной церкви св. Николая в Ницце. Российская Федерация действительно пытается завладеть этим великолепным собором, имеющим статус исторического памятника»[12]. Между тем иск от имени Российского государства о признании права собственности на собор, его имущество и прилегающий к нему зе­мельный участок был подан в Суд высокой инстанции города Ниццы только 13 ноября 2006 г. После этого события РПРА развернула в сред­ствах массовой информации Франции широкую кампанию по дис­кредитации позиции Российского государства в этом споре. Граждан­ско-правовое по своей сущности дело стало представляться в газетах, на телевидении, в выступлениях по радио политическим и соответ­ственно битвой не «на жизнь, а на смерть». И по мере рассмотрения его в суде тон выступлений представителей РПРА делался все жестче. По словам одного из проживающих в Ницце участников форума, по­священного делу о принадлежности Свято-Николаевского собора, «публикации в прессе стали напоминать сводки с фронта»[13].

После того как 20 января 2010 г. было объявлено решение суда первой инстанции по этому делу о признании за Российским госу­дарством права собственности на собор, его имущество и прилегающий к нему земельный участок, атака средств массовой информации на Россию приняла еще более ожесточенный характер. 24 января 2010 г. парижский корреспондент газеты «Тайм» Брюс Крамли опубликовал статью «Почему Россия хочет вернуть себе православные церкви за рубежом», в которой сообщил, что предпринятая Российским госу­дарством попытка «взять под свой контроль ослепительный Право­славный собор (a dazzling Orthodox cathedral), построенный в Ницце во время правления царя Николая II, является, как говорят некоторые оппоненты, частью более широкой националистической силовой игры Москвы по возвращению символов Русского исторического, культур­ного и религиозного величия за границей»^[14]. Брюс Крамли привел в своей статье высказывание одного из тех, кого он отнес к числу про­тивников Российского государства, а именно Жана Гейта (Jean Gueit). «Это традиция, уходящая назад к Ивану Грозному и Петру Великому, в которой политические лидеры использовали символы русского ве­личия — включая всецело покорную церковь — чтобы создавать более сильную поддержку режиму»^[15], — заявил настоятель собора Святого Николая в Ницце в своем интервью о споре РПРА с Российским госу­дарством.

Политическую подоплеку в деле о принадлежности собора Свя­того Николая в Ницце увидел и корреспондент издающейся в Москве «Новой газеты» Александр Солдатов. В статье «Шпионский собор?» с подзаголовком «Французские спецслужбы подозревают Россию в на­мерении создать в Париже крупнейший в мире разведцентр под вы­веской духовно-культурного центра Московской патриархии» он на­писал: «Россия руками РПЦ МП активно отбирает у эмигрантов, не подчиняющихся Московской патриархии, собственность дореволю­ционной постройки. Как правило, используется метод раскола общин, образования "параллельных” церковных советов из вновь прибывших представителей “русской мафии”, которые начинают изматывающие судебные процессы со старыми эмигрантскими советами. Процессы эти идут с переменным успехом — храм в Биаррице при президенте Шираке эмигранты отстояли, а вот великолепный собор в Ницце уже при президенте Саркози отсудили “новые русские”»^[16].

Оппозиционная, критическая по отношению к политике госу­дарственной власти журналистика жизненно необходима любому со­временному обществу. Она есть горькое, но благотворно действующее на здоровье государственного организма лекарство. Статья А. Солда­това оппозиционна по отношению к самой журналистике, поскольку вызывает своим содержанием ощущение полного вырождения этого рода письменного творчества в нашей стране. Ее текст переполнен откровенными глупостями и одной из самых смешных среди них яв­ляется высказывание о том, что Свято-Николаевский собор в Ницце «отсудили “новые русские”». Автор совершенно незнаком с делом об этом соборе, но тем не менее взялся писать о нем. Данный пример показателен: он свидетельствует о том, что указанное дело стало уже использоваться в идеологических целях — в данном случае для дис­кредитации и демонизации Российского государства. И где? — В самой России! Что же тогда происходит вокруг дела о соборе Святого Нико­лая во Франции и в самой Ницце?

Материалы французских газет, посвященные спору о принад­лежности данного собора между Российским государством и РПРА Константинопольской патриархии, дают вполне ясное представление об этом. В интервью ИТАР-ТАСС главный редактор парижской газеты «Русская мысль» Виктор Лупан рассказал: «Ситуация с храмом в Ницце имеет политическую подоплеку. Власти города поддались на широкую антироссийскую кампанию, поднятую общиной, посчитав­шую себя обиженной, хотя Россия не заявляла, что собирается выго­нять приход»[17].

Любопытно, что вынесение судом первой инстанции решения в пользу России не только не успокоило ситуацию вокруг указанного спора, но еще больше ее идеологизировало и политизировало. «Я пол­ностью удовлетворен этим решением, — сказал в своем интервью 20 января 2010 г. сразу после оглашения судебного вердикта адвокат со стороны России Ален Конфино. — Я выражаю почтение суду высшей инстанции Ниццы за строгость его решения. Я также отдаю должное независимости судей, которые смогли отклонить политические и ре­лигиозные соображения, которые защита хотела включить в дело. Мы преодолели решительный этап. Суд принял всю аргументацию, кото­рую мы собрали».

«Битва идет, война не закончена, поскольку, естественно, мы по­дадим апелляцию», — заявил адвокат РПРА Антуан Шатен. Апелляция действительно была подана: казалось бы, ее составители должны были бы внимательнее изучить аргументацию, принятую судом города Ниццы, с тем чтобы попытаться ее опровергнуть. Но вместо этого представители РПРА взялись за изучение личности человека, подго­товившего эту аргументацию.

В «Апелляционных заключениях», представленных РПРА Кон­стантинопольской патриархии в Апелляционный суд Экс-ан-Прованса, было заявлено: «В самую первую очередь необходимо, чтобы на­стоящий Суд констатировал, что Судья первой инстанции почти исключительно опирался на экспертное заключение профессора Томсинова, чтобы в целом одобрить аргументы Государства Российская Федерация.

Констатировав это, нужно, однако, чтобы настоящий Суд отметил, что профессор Томсинов является служащим государства-истца, с ко­торым он, таким образом, связан как минимум в качестве наемного лица.

Что в этих условиях, не пытаясь дискредитировать независимое умонастроение консультанта, можно, тем не менее, отметить, что, с одной стороны, существует связь в виде экономической зависимости между профессором Томсиновым и Государством Российская Федерация, а с другой стороны, что развиваемая им в его втором экспертном за­ключении аргументация, созданная исключительно по необходимости этого дела, с учетом используемой иногда терминологии, придает этому экспертному заключению черты адвокатского выступления в суде (Док. № 64, французская версия, с. 10).

Эти элементы делают экспертное заключение профессора Томсинова абсолютно несовместимым со строго научным подходом.

Таким образом, Суд Высокой инстанции воспринял только аргу­менты профессора Томсинова».

Суд высокой инстанции города Ниццы действительно воспринял аргументы, В. А. Томсинова, но лишь потому, что счел их более убе­дительными по сравнению с мнениями экспертов со стороны РПРА. Об этом свидетельствуют прежде всего формулировки текста судебного решения.

Так, суд согласился с данной в экспертных заключениях профессора Томсинова оценкой заключенного Александром II 9 ноября 1865 г. акта о покупке участка земли в Ницце, на котором впоследствии был построен Свято-Николаевский собор, как документа, посредством которого государь приобретал его не в личную свою собственность, а в собственность императора как института власти, т.е. в собственность короны. Суд признал правильным и утверждение профессора Том­синова о том, что «в законодательных актах приводится только со­кращенный императорский титул и что для документов иного типа, таких как, например, спорный акт, форма императорского титула во­все не была установлена, и что в Своде законов Российской империи нет ни одной статьи, которая устанавливала бы форму титула для та­кого рода документов». При этом в судебном решении было конста­тировано, «что мнение профессора Томсинова является убедительным:

—                  прежде всего, тем фактом, что спорный акт — это акт фран­цузский, касающийся передачи собственности на участок, находящийся во Франции, и что не имеет смысла искать в нем императорский титул, требуемый для действительности актов, отражающих суверенную власть Российского императора;

—                  далее, потому что главное преимущество аутентичного акта пе­редачи недвижимой собственности во французском праве состоит в его обнародовании и гарантии обязательности соблюдения этого права собст­венности третьими лицами, и что с этой точки зрения спорное исполь­зование титула не придает акту никакой более эффективной силы».

Другой пример. Суд высокой инстанции города Ниццы согласился с выводом Томсинова о том, что управлявший имуществом российского императора кабинет Его Величества «был независимым государствен­ным органом в системе государственной власти Российской империи, который занимался управлением как государственным, так и частным имуществом царей». Мнение же РПРА о том, что Кабинет был наделен «полномочиями, ограничивающимися управлением только частного имущества», суд отверг — но почему? А потому, говорится в судебном решении, «что Ассоциация-ответчица не приводит доказательства» ему.

Суд признал правильной и оценку В. А. Томсиновым акта от 20 декабря 1908 г., которым Николай II объявлял участок земли в Ницце, купленный Александром II, «собственностью Кабинета Нашего». «Сле­дует отметить, — было сказано по этому поводу в судебном реше­нии, — что к этому времени собор находился в стадии строительства, что договор об эмфитеотической аренде должен был быть скоро подписан и что профессор Томсинов дает единственный убедительный ответ на вопрос данного суда, а именно, что речь шла о том, чтобы закрепить юридически уже существующую ситуацию, состоявшую в том, что собственность на виллу Бермона принадлежала императорской короне и что акт лишь обозначал административный орган, отвечающий за управление ею; Что без такой трактовки акт оказывается абсолютно бесполезным, поскольку незачем специально назначать руководящий орган для управления частным имуществом царя, если, как это утверждает Ассоциация—ответчица, именно этот орган в качестве единственной задачи имел управление его частным имуществом».

Таким образом, при вынесении решения в пользу Российского государства Суд высокой инстанции города Ниццы опирался не на экспертные заключения профессора Томсинова, а на представленные в них аргументы, которые были основаны на очевидных фактах и нор­мах российского законодательства.

Спор между Российским государством и РПРА о праве собствен­ности на Свято-Николаевский собор в Ницце со всеми ценностями, которые в нем имеются, а также на прилегающий к нему участок земли был с самого начала исключительно юридическим по своей сущности. С этой точки зрения при обсуждении вопроса о том, кто более прав в этом споре, наиболее удачное определение спору дал один из участников форума «Белая Россия», размещенного на сайте Санкт-Петербургского университета. «Там, полагаю, юридически за­путанная история»[18], — заметил он.

Добавим к этому, что данный спор запутан не только «юридиче­ски», но также исторически. Распутывание его узлов позволяет узнать, как действовали в России на практике основополагающие нормы иму­щественного и государственного права. Вместе с тем оно дает воз­можность увидеть новые, не освещенные в исторической литературе стороны жизни нашего государства во второй половине XIX и на про­тяжении XX вв. В чем же заключается суть этого уникального спора?

Замечу сначала, что, на мой взгляд, его правильнее называть не «спором о праве собственности» на собор Святого Николая в Ницце, имущество внутри него и примыкающий к нему земельный участок, а «делом о мемориале цесаревича Николая Александровича».

12 (24) апреля 1865 г. на вилле господина Бермона в Ницце скон­чался в возрасте двадцати одного года великий князь Николай Алек­сандрович. Это была не просто смерть одного из членов царской семьи. Умерший являлся наследником российского императорского трона и уже по одной этой причине его уход из жизни неизбежно ста­новился политическим событием. Но цесаревич Николай Алексан­дрович и наследником престола был необычным. Те, кто знал его лично, единодушно признавали в нем человека выдающихся дарова­ний и высоких моральных качеств. При этом было очевидно, что никто из династии Романовых не получил ни до него, ни после такого блестящего образования, какое получил он. Его учителями в юрис­пруденции и в государствоведении, наставниками в политике и морали являлись выдающиеся русские правоведы и мыслители — Константин Петрович Победоносцев^[19], Борис Николаевич Чичерин^[20], писатель Иван Александрович Гончаров и др.

Ответственный за воспитание наследника российского престола граф С. Г. Строганов спросил в начале 1865 г. Б. Н. Чичерина: «А как вы полагаете, Борис Николаевич, ведь Николай Александрович по уму перещеголял нас с вами?» Чичерин рассмеялся: «Да неужели, граф, вы только сегодня заметили это? Дайте этому юноше то, что мы приобрели годами, опытностью и начитанностью: это был бы гений»[21].

К. П. Победоносцев, узнав о смерти цесаревича Николая Алек­сандровича в Ницце, писал 12 (24) апреля 1865 г. А. Ф. Тютчевой: «Кого и что оплакиваю — не умею сказать. Его ли молодую жизнь, его ли погибшую силу и счастье, только что распустившееся, — или милое, дорогое свое отечество — одного не умею отделить от другого. Но — холодом веет на меня и страхом — мысль о будущем. Всем горько, все притихли и приуныли от страшной вести, — но мы, знавшие его, всего сильнее чувствуем, что значит для всех потеря нашего царевича. Я верю, я чувствую всей душой, что судьба Божия совершается, что этот час — роковой час в судьбах России. На него была надежда, и в каждом из нас, знавших его, эта надежда оживала тем более, чем темнее ста­новился горизонт, чем сильнее стали напирать темные силы, чем без­отраднее казалась обстановка судеб наших. На него была надежда — мы в нем видели противодействие, в нем искали другого полюса, и глаза наши привыкли от мрака, все больше и больше сгущавшегося на северной точке нашей, обращаться в Ниццу, к нему и к Государыне.

Его мы знали — и народ его знал и на него надеялся и бессознательно на нем покоил свою надежду на лучшее будущее. И эту надежду Бог взял у нас — что с нами будет? Да будет Его святая воля!»^[22].

Смерть цесаревича Николая Александровича в Ницце переживалась как трагедия всей Россией. Место, где он скончался, не могло не вос­приниматься при таких обстоятельствах в качестве русской святыни.

28 октября (9 ноября) 1865 г. земельный участок с домом, в котором произошло это печальное событие, был приобретен Александром II, с тем чтобы впоследствии возвести там, где находилась комната усопшего цесаревича, монумент в его память (в документах: «императорский мав­золей»), В этот день нотариус Ниццы Мэтр Арнульф зарегистрировал акт, озаглавленный «Продажа г-ном Антуаном Феликсом Бермоном Его Величеству Александру II Императору всея Руси участка с по­строенным на нем домом в квартале Сент-Этьен». В нем говорилось о продаже «Его Величеству Александру II, Императору Всероссийскому, участка земли с домом на нем»^[23]. Акт подписал от имени императора и на основании выданной им доверенности генеральный консул России в средиземноморских портах Франции действительный статский со­ветник Николай Бухарин.

К началу XX в. русская община в Ницце стала настолько много­численной, что православная церковь на улице Лоншан оказалась не в состоянии принимать всех верующих. В связи с этим возникла идея возвести новый и более вместительный храм. Для разработки его про­екта, сбора средств на его строительство и поиска земельного участка под него императором Николаем II была создана специальная комис­сия. Она приобрела в 1901 г. участок, но при тщательном его обсле­довании обнаружилось, что он слишком пропитан водой и не сможет выдержать большого здания. От этого участка пришлось поэтому от­казаться. 21 июля 1902 г. Николай II принял решение отдать под по­стройку храма земельный участок, приобретенный в 1865 г. его дедом Александром II. В 1903 г. здесь начались строительные работы.

Из-за недостатка финансовых средств строительство шло мед­ленно. К 1908 г. было уже истрачено 1 500 000 франков. Николай II вы­делил на продолжение работ 700 000 франков, а 20 декабря 1908 г. он издал следующее распоряжение на имя министра Императорского двора барона Фредерикса: «Признав необходимым передать Кабинету Нашему участок земли в г. Ницце, известный ныне под названием “Им­ператорский Мавзолей”, повелеваем: участок земли Бермонд в г. Ницце, проданный императору Александру II Бермондом по акту, совершенному в конторе Ниццкого нотариуса Эрнеста Пино и внесенному в реэстр в г. Ницце 9 ноября 1865 г., стр. 33, считать отныне собственностью Каби­нета Нашего; все акты, касающиеся сего участка, впредь будут совер­шаемы непосредственно Управляющим Кабинетом Нашим или по его упол­номочию, в виду того, что отныне Кабинет Наш должен быть почитаем действительным собственником означенного имения и таковым только он будет являться во всех общественных и частных актах. Во исполнение сей Нашей воли вы имеете сделать надлежащие распоряжения».

Статья 887 Учреждения министерств устанавливала, что «главное начальство над кабинетом Его Императорского Величества принадле­жит Министру императорского двора».

9 января 1909 г. консул России во Франции Сергей Каншин, дей­ствуя от имени и в качестве мандатария министра Императорского двора России барона Фредерикса, актом, зарегистрированным нота­риусом Ниццы Мэтром Мориезом, заключил с Епархиальной цер­ковной администрацией Санкт-Петербурга, в ведении которой нахо­дились все православные церкви, построенные Российским государством за границей, договор об эмфитеотической аренде на указанный земельный участок. Договор подписал от имени Епархи­альной администрации протоиерей русской православной церкви Ниццы Сергей Любимов. Он вступал в силу с 1 января 1909 г. и был рассчитан на 99 лет. Среди обязанностей эмфитеота^[24] в нем была пред­усмотрена и обязанность содержать храм по окончании его постройки.

Возведение здания храма было завершено в течение 1909 г., а внутренняя его отделка к декабрю 1912 г. 18 декабря того же года со­стоялось торжественное открытие данного храма, получившего на­именование собора Святого Николая.

Актом от 10 июля 1914 г. Епархиальная церковная администрация Санкт-Петербурга официально передала его в непосредственное управление и использование русскому православному духовенству го­рода Ниццы.

2 марта 1917 г. Николай II отрекся от императорского престола, передав его своему брату Михаилу, который в свою очередь отказался принять власть до решения Учредительного собрания и признал Вре­менное правительство.

Октябрьская революция 1917 г. привела к резкому изменению ситуации в церковной организации. Декретом Совета Народных Ко­миссаров от 23 января 1918 г. церковь была отделена от государства. Епархиальная церковная администрация Санкт-Петербурга, являв­шаяся стороной в договоре эмфитеотической аренды от 1909 г., была ликвидирована.

26 марта 1921 года Священный синод и Высший церковный совет приняли решение «считать русские православные церкви в Западной Европе временно, впредь до возобновления правильных и беспрепятствен­ных сношений означенных церквей с Петроградом, под управлением Ев- логия». Евлогий был в то время архиепископом. Указом от 17 января 1922 г. Патриарх Тихон возвел его в сан Митрополита, а вторым указом от 22 мая 1922 г. принял по политическим соображениям решение об упразднении Высшего церковного управления за рубежом и об утвер­ждении Евлогия в его должности, «временно сохраняя за ним управление русскими приходами за рубежом».

Согласно французским законам от 1 июля 1901 г. и от 9 декабря 1905 г. управлять церковным имуществом могли только религиозные ассоциации, имеющие статус частноправового юридического лица. В противном случае имущество переходило в собственность Француз­ского государства. Утратившая связь с Русской православной церко­вью в России русская православная община Ниццы должна была пре­образоваться в Русскую Православную религиозную ассоциацию. Данная ассоциация была зарегистрирована в префектуре Приморских Альп 24 октября 1923 г. С этого же момента она вступила в фактическое владение собором Святого Николая.

Отказ большевиков, захвативших в октябре 1917 г. государственную власть в России, выполнять грабительские международные договоры, а также принятие ими Декрета о земле заставили правительство Франции озаботиться судьбой находившегося в стране российского имущества. Для его обнаружения и управления им правительственным постанов­лением от 19 июня 1920 г. была создана специальная административная комиссия. По-настоящему она заработала только с 22 октября 1924 г., когда «временным администратором всего известного имущества, прав и интересов, занесенных в списки или управляемых российской лик­видационной комиссией, и всех других прав и интересов того же про­исхождения и характера, также находящихся в заброшенном состоянии» французское правительство назначило господина Жодона. В числе пер­вых своих шагов на этом поприще он предпринял попытку отсудить у РПРА Свято-Николаевский собор в Ницце.

Это дело рассматривалось председателем Гражданского суда первой инстанции департамента Сена в порядке срочного судопроизводства. Решением суда, вынесенным 8 мая 1925 г., притязания господина Жо­дона на Собор были отвергнуты. Было признано, что «миссия, пору­ченная Жодону в соответствии с постановлением от 22 октября 1924 г., не распространяется на имущество и права, входящие в достояние Рус­ской Православной религиозной ассоциации Ниццы».

За четыре дня до этого 4 мая 1925 г. в конторе парижского нота­риуса Мэтра Дошеза было заверено экспертное заключение относи­тельно имущественных права российских императоров (и в том числе их права собственности на земельный участок в Ницце), которое со­ставили видные русские эмигранты, а именно «Господин граф Вла­димир Коковцев, бывший сенатор и Председатель Совета министров и бывший министр Российской империи, кавалер Большого Креста Ордена Почетного Легиона, проживающий в Париже дом 70, проспект Марсо; господин Петр Кауфман-Туркестанский, бывший сенатор и министр Образования Российской Империи, проживающий в Па­риже, ул. Амелен, дом 32; господин Сергей Крыжановский, бывший сенатор и Секретарь Российской империи, проживающий в Париже дом 14, ул. дель’Иветт; господин Евграф Ковалевский, бывший член Российской думы, Генеральный докладчик по вопросам церкви в Рос­сии и бывший адвокат, кавалер Ордена Почетного Легиона, прожи­вающий в Медоне (Сена и Уаза), дом 62, ул. Республики».

Текст их экспертного заключения гласил: «Настоящим свидетель­ствуем, что император России и члены императорского дома в соот­ветствии с законами пользовались правом владеть в качестве собст­венников своим собственным имуществом, не принадлежащим государству вне зависимости от относящегося к государственному вла­дению имущества, предназначенного для содержания императорского дома, это частное имущество являлось их личной собственностью, и они владели и распоряжались им так же, как любой другой частный собст­венник в силу предписаний общих гражданских законов. Права в области владения лицами императорского дома определялись нижеследующими положениями законодательства». Далее в этом документе приводились статьи Свода основных государственных законов и гражданских за­конов. В заключение делался следующий вывод:

«Таким образом, установлено, что в силу законов бывшей Российской империи император и члены императорского дома пользовались таким же правом частной собственности на их личное имущество, каким пользовались все другие частные собственники, они могли приобретать, продавать, за­вещать свое имущество от своего собственного имени, подчиняясь во всех этих случаях общегражданским законам, как любое другое частное лицо.

В частности, в том, что касается прав императорского дома России на участок, где построена русская православная церковь на Бульваре Ца­ревича в Ницце (Приморские Альпы), мы, нижеподписавшиеся, удостове­ряем, что с учетом купчей, составленной на имя императора Александра II, лично указанного в этом акте как покупателя недвижимости.

а). Эта недвижимость является не государственным имуществом, а

частной собственностью наследников императора Александра II, входящей в категорию приобретенного имущества.

б). Император Александр II, а также его преемник император Ни­

колай II могли полноправно в качестве частных собственников продавать, закладывать или сдавать эту недвижимость в аренду.

с). Российское государство не имеет никакого права на эту недви­жимость».

Приведенное «экспертное заключение» станет одним из основных аргументов РПРА в борьбе с Российским государством за право собственности на земельный участок и собор св. Николая в Ницце. И мне придется посвятить его критическому анализу специальное заключение.

В 1926 г. РПРА внесла себя в регистр застроенной собственности города Ниццы в качестве собственника земельного участка вместо Священного синода.

Актом, зарегистрированным нотариусом Ниццы мэтром Луи Дюмаркезом 13 мая 1927 г., протоиерей Русских Православных церквей Ниццы господин Владимир Любимов, действуя от имени и в качестве мандатария Митрополита Русских Православных церквей в Западной Европе Его Преосвященства Евлогия Георгиевского, передал Русской Православной религиозной ассоциации Ниццы земельный участок площадью 2 950 кв. м. с расположенными на нем собором Святого Николая и другими постройками, а также «вместе со всем движимым имуществом, предметами культа, документами, архивами, библиоте­ками и другим имуществом, содержащимся в зданиях». От имени ас­социации данный акт подписал секретарь ее административного со­вета господин генерал Жозеф Мрозовский. В нем было оговорено, что указанный участок не является собственностью Русской право­славной церкви, но находится в ее распоряжении на основании «до­говора об эмфитеотической аренде, который был ей предоставлен на не­прерывный срок девяносто девять лет, начиная с первого января одна тысяча девятьсот девятого года..., в соответствии с актом, зареги­стрированным нотариусом Ниццы мэтром Теодором Мориезом девятого января одна тысяча девятьсот девятого года. Этот договор об аренде был составлен без какой-либо годовой оплаты. Один экземпляр указанного договора об аренде был зарегистрирован в ипотечном бюро Ниццы шест­надцатого января одна тысяча девятьсот девятого года».

В начале поста 1930 г. архиепископ Кентерберийский пригласил Евлогия в Лондон на моление о страждущей Русской Церкви. Неделю провел владыка в Англии. Его выступления перед верующими вызвали недовольство в руководстве СССР. Митрополит Сергий прислал Евлогию из Москвы строгий запрос: на каком основании он позволил себе разъезжать по Англии, призывая к протесту против СССР? Вместе с тем владыке было высказано требование свою поездку осудить и дать обязательство такого рода выступления более не повторять. Евлогий ответил митрополиту Сергию, что моление в Англии имело не поли­тический, а религиозный характер: это был протест религиозной и во­обще человеческой совести против страшных гонений на Церковь в советской России. Митрополит Сергий на это письмо обиделся и по­требовал от Евлогия точного определения его церковной линии. Объ­яснение Евлогия было признано неудовлетворительным, и вскоре вла­дыка получил от митрополита Сергия указ от 11 июля того же 1930 г. № 1518 об увольнении его от управления Русской Церковью в Западной Европе с предписанием передать все епархиальные дела архиепископу Владимиру. Владыка Владимир принять должность отказался и послал

в Москву соответствующее заявление. Евлогий попытался еще раз убе­дить Сергия в надуманности претензий к нему, но митрополит не внял его доводам и подтвердил его увольнение от управления западноевро­пейской епархией с запрещением в священнослужении. Новым управ­ляющим епархией был назначен митрополит Литовский Елевферий. Подобное запрещение налагалось и на все духовенство, не подчинив­шееся Елевферию. В качестве реакции на него многие приходы Русской православной церкви в Западной Европе изъявили желание перейти под управление Вселенского (Константинопольского) патриарха.

Согласно церковным канонам и церковной практике (и древней и новой), каждая церковь и каждый епископ имели право апеллировать к нему в тех случаях, когда они не находили справедливости у своей церковной власти.

Владыко Евлогий отправился в Константинополь (Стамбул) для встречи с патриархом Фотием П. После обсуждения возникшей си­туации с греческими митрополитами патриарх Фотий издал 17 февраля 1931 г. грамоту, в которой объявил о принятии западноевропейских русских церквей и приходов в юрисдикцию Вселенского Патриарха с сохранением всех привилегий Русской Православной Церкви. Они стали рассматриваться как составляющие временно единую особую экзархию Святейшего Патриаршего Вселенского престола на терри­тории Европы, непосредственно от него зависящую, под его покрови­тельством находящуюся и в церковном отношении, где нужно, им ру­ководимую. Евлогий же был назначен экзархом.

Так Русская Православная религиозная ассоциация города Ниццы оказалась в составе Константинопольской Патриархии.

 

Список литературы

 

1.    Указ императора Николая II от 20 декабря 1908 года.

2.    Решение 2-й Гражданской палаты Суда высокой инстанции города Ниццы от 20 января 2010 года по делу «Государство Российская Федерация, представленное его послом г-ном А. Орловым, против Русской Православной религиозной ассоциации Ниццы, действующей в лице ее президента г-на Жана Гепта». Выписка из оригиналов Суда высокой инстанции города Ниццы.

3.    Апелляционные заключения Русской Православной религиозной ас­социации города Ниццы против государства Российская Федерация

4.     Заключение защиты со стороны Русской Православной Религиозной Ассоциации г. Ниццы

5.    Ответные и резюмирующие заключения № 2 со стороны государства Российская Федерация.

6.     Crumley B. Why Russia Wants Its Orthodox Churches Back // Time. 2010. Jan. 24.

7.    Солдатов A. Шпионский собор? Французские спецслужбы подозре­вают Россию в намерении создать в Париже крупнейший в мире разведцентр под вывеской духовно-культурного центра Московской патриархии // Новая газета. 2010. 25 июня.

***

Статья вторая

 

Статья продолжает цикл статей[22], посвященных судебному спору между Российским государством и Русской Православной религиозной ассоциацией (РПРА) о праве собственности на собор св. Николая в Ницце и на все имущество, находящееся внутри него, а также на прилегающий к собору земельный участок. В статье излагается история возникновения данного судебного дела, рас­сматриваются позиции сторон, анализируются аргументы, выдвинутые для их обоснования.

 

Переход западноевропейских русских церквей и приходов, нахо­дившихся под руководством митрополита Евлогия, в состав Констан­тинопольского патриархата рассматривался русскими священниками в тот момент, когда он совершился (т.е. в 1931 г.) в качестве временного явления. Они предполагали возвратиться в лоно Русской Православ­ной церкви после того, как прекратится вмешательство в ее дела со стороны руководителей Советского государства.

Во время Второй мировой войны церковная организация митро­полита Евлогия понесла тяжелые потери. Многие из ее священников и прихожан принимали активное участие во французском движении Сопротивления: значительная их часть погибла в тюрьмах и концла­герях[23]. Победа Советского Союза в Великой Отечественной войне резко усилила патриотические настроения среди русских эмигрантов. Большое впечатление произвели на митрополита Евлогия дошедшие до него из СССР известия об открытии новых церквей и об избрании 8 сентября 1943 г. на Соборе епископов в Москве нового патриарха Русской Православной церкви. Хотя эти события не означали предо­ставления ей самостоятельности (вмешательство государственных властей в церковные дела не прекратилось^[24]), Евлогий воспринял их в качестве свидетельства улучшения положения духовенства в Совет­ском Союзе. 20 ноября 1944 г. митрополит был тайно принят в совет­ском посольстве, и посол А.Е. Богомолов обещал, что он будет при­глашен на Собор по избранию нового патриарха, намеченный на январь—февраль 1945 г. Евлогий стал готовиться к поездке в Москву, и 5 февраля он действительно получил приглашение, но Собор к тому времени уже окончил свою работу, при этом на приглашении стояла дата 20 декабря 1944 г.

В августе 1945 г. в Париж прибыл от нового патриарха Алексия митрополит Крутицкий и Коломенский Николай. Он рассказал Ев- логию о возрождении Православной церкви в Советском Союзе и призвал его войти в состав Московской патриархии. Евлогий согла­сился, хотя для принятия такого решения требовалось сначала отсо­единиться от Константинопольского патриархата, а этого нельзя было сделать без согласия Вселенского патриарха. В августе 1946 г. митро­полит Евлогий скончался. Хотя последний год он считал себя экзархом двух патриархов и возносил во время литургии молитвы за обоих, храмы его епархии, и в том числе собор Св. Николая в Ницце, про­должали возносить молитвы только за Константинопольского патри­арха. Иначе и не могло быть, поскольку юридически возвращения церковной организации, находившейся под управлением Евлогия, в состав Московской патриархии не произошло.

Приехавший из Советского Союза в Париж на похороны Евлогия митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий привез реше­ние Московской патриархии о назначении на пост экзарха западноев­ропейских русских церквей и приходов митрополита Карловацкого Серафима. Православное духовенство Франции не могло принять его в качестве своего руководителя. В годы войны Серафим пребывал в Париже и, сотрудничая с немецкими оккупантами, преследовал рус­ских священников-эмигрантов. Да и Константинопольский патриарх в то время еще не дал русскому экзархату канонического отпуска.

16—20 октября 1946 г. состоялся епархиальный съезд православ­ного духовенства Франции, во время которого обнаружилось, что на­значение на место митрополита Евлогия митрополита Серафима было воспринято русскими священниками как свидетельство пренебреже­ния к ним со стороны Московской патриархии. В результате съезд единогласно высказался за то, чтобы остаться в составе Константи­нопольского патриархата. Новым же экзархом стал митрополит Вла­димир, старший по чину после Евлогия из архиереев экзархата.

Следующая попытка находившихся в Западной Европе русских православных церквей и приходов перейти из Константинопольского патриархата в Московскую патриархию была предпринята в 2001— 2002 гг. тогдашним его главой (с 1993 г.) владыкой Сергием (в миру Коновалов). Он провел переговоры с Московским патриархатом о возвращении вверенной ему епархии в лоно Русской Православной церкви. Смерть Сергия, последовавшая 22 января 2003 г., не позволила довести этот процесс до конца. Константинопольский патриархат, стремясь воспрепятствовать осуществлению замысла Сергия и тем самым не допустить восстановления российских прав на Собор Св. Николая в Ницце, выдвинул на пост главы западноевропейского эк­зархата русских православных церквей и приходов фламандца Гуидо де Вильдера (Guido de Vylder), носившего церковное имя Гавриил.

Духовное образование архиепископ Гавриил получил в католи­ческих семинариях Куртрэ и Гента. В 1974 г. он перешел в православие, но несмотря на это в течение двух лет (до 1976 г.) учился в католиче­ском университете г. Лувена. С 1994 г. Гавриил состоял членом епар­хиального совета архиепископии русских православных церквей и приходов в Западной Европе, а после смерти Сергия в качестве ме­стоблюстителя руководил этой организацией, которая объединяла 60 церквей и приходов и 4 монастыря во Франции, Белыми, Германии, Испании, Италии, Нидерландах, Норвегии и Швеции. В ее клире было 70 священников и диаконов, более половины из которых имели нерусское происхождение. Неудивительно поэтому, что на выборах нового главы западноевропейского экзархата русских православных церквей и приходов, проходивших 1 мая в Александро-Невском соборе в Париже, наибольшее количество голосов получил фламандец Гуидо де Вильдер.

Естественно, что после этого ни о каком переходе данных церквей и приходов в состав Московской патриархии речи уже не шло. Между тем если бы такой переход состоялся, то не возникло бы судебного спора о судьбе мемориала цесаревича Николая Александровича в Ницце.

В сентябре 2005 г. посол России во Франции А.А. Авдеев напом­нил главе пребывавшего в составе Константинопольского патриархата русского православного экзархата в Западной Европе архиепископу Гавриилу, что 31 декабря 2007 г. истекает срок действия договора эмфитеотической аренды относительно собора Св. Николая и участка земли в Ницце, заключенного от имени Российского государства 9 ян­варя 1909 г. При этом Александр Алексеевич выразил готовность за­ключить новый договор. «Мы уважаем православных верующих Ла­зурного берега, — заявил российский посол, — и готовы составить с ними новый договор». Единственное изменение, на котором представитель Российской Федерации собирался при этом настаивать, за­ключалось в отмене платы за посещения церковного храма туристами. «На наш взгляд, она неуместна», — заметил А.А. Авдеев.

Однако представители Константинопольского патриархата от­вергли данный компромисс, указав, что предложение об отмене платы за посещение Свято-Николаевского собора для них неприемлемо, так как является «вмешательством во внутреннюю жизнь ассоциации, лишающим ее автономии». Такая реакция была не случайной: плата за вход в собор составляла 3 евро с человека, при этом ежегодно его посещало более 150 000 туристов, т.е. с учетом сумм, выручавшихся от продажи сувениров, доход от такого использования церковного храма насчитывал более полумиллиона евро, не облагаемых налогом[25]. Комментируя эту ситуацию, один из потомков русских эмигрантов по имени Константин, проживающий в настоящее время в Ницце, счел необходимым заметить: «Наши отцы и деды мечтали од одном — вернуться в лоно Матери-Церкви, Русской Православной Церкви Московской патриархии... В Ницце приходская ассоциация давно за­нимается в основном не совершением богослужений, а чистой ком­мерцией, значительная часть дохода идет при этом руководству архи­епископии, т.е. на содержание арх[иепископа] Гавриила. Что, кстати, является грубейшим нарушением устава Ассоциации и французского] закона 1905 года. 6,5 дней в неделю храм открыт для туристов!!! Это вызывает уже давно недовольство прихожан. Вот вам и свидетельство о православии! За храм в Ницце госп. Соллогуб[26] с руководством ар­хиепископии будут биться до последнего издыхания — это туго наби­тый кошелек. Чистый доход в год составляет примерно 600 000 евро!»[27]. К названной сумме добавлялись пожертвования богатых русских ту­ристов в пользу Свято-Николаевского храма, размер которых был, вероятнее всего, еще более внушительным. Всеми этими деньгами совершенно бесконтрольно распоряжались настоятель храма Жан Гейт и архиепископ Гавриил. Секретарь Русской Православной ре­лигиозной ассоциации Л.Ф. Плас в начале 2006 г. открыто заявила на заседании ее генерального совета о недопустимости бесконтрольных манипуляций с деньгами, собранными с туристов, и отказалась подписывать итоговые финансовые отчеты руководства РПРА. Обнару­жив пропажу из храма Св. Николая трех старинных икон, Лидия Фе­доровна потребовала возвратить их на место или указать, где кон­кретно они находятся. Не дождавшись ответа на свои вопросы и претензии от руководства Свято-Николаевского прихода и архиепи­скопа Гавриила, она решила предать гласности их злоупотребления и в апреле 2008 г. опубликовала в парижской газете «Русская мысль» статью «Обрести мир и покой», в которой на основании конкретных и убедительных фактов обвинила настоятеля Свято-Николаевского собора в «неуважении прав верующих, насаждении открытой русо­фобии и манипуляциях с финансами общины». Л.Ф. Плас обращала внимание русских эмигрантов на факты, свидетельствовавшие о том, что настоятель и духовенство собора заняли откровенно русофобскую позицию, взяли курс на «забвение русских традиций и отход от них», в результате чего «моральная и духовная обстановка в приходе ката­строфически деградировала». «Нам нет места в родной церкви, за­полненной людьми, пришедшими с новой администрацией. Все рус­ское отсекается, ущемляется»^[28], — с горечью констатировала она. В ответ на эту статью глава западноевропейского экзархата русских пра­вославных церквей отлучил Л.Ф. Плас от причастия на неопределен­ный срок. Причем отлучение было совершено без всякого объяснения причин и заочно: Лидия Федоровна получила по почте письмо с уве­домлением об этом решении архиепископа Гавриила^[29].

В мае 2009 г. с критикой антирусской политики руководства эк­зархата русских православных приходов открыто выступил глава па­рижского Движения за поместное православие русской традиции в Западной Европе Серафим Ребиндер. Сегодня становится все более очевидным, заявил он, что архиепископией «управляют лица, утеряв­шие всяческое чувство меры, их ум помрачен патологическим не­приятием Русской Церкви, которой они приписывают все беды, пе­реживаемые нашей местной церковной структурой, несмотря на то что корень этих бед таится исключительно внутри самой архиеписко­пии^[30]. Подобную оценку настроениям руководства православного прихода в Ницце дал и посол России во Франции А. А. Авдеев. Главная причина конфликта, сказал он в одном из своих интервью относи­тельно спора между Российским государством и РПРА Константи­нопольской патриархии, заключается в том, что в Ницце «есть мень­шинство, которое враждебно всему тому, что идет от Москвы, как будто мы все еще во временах холодной войны».

В такой обстановке разворачивалось судебное дело о принадлеж­ности мемориала цесаревича Николая Александровича. Стремясь предотвратить вынос из храма Св. Николая ценнейших исторических реликвий, посольство Российской Федерации во Франции обратилось 21 ноября 2005 г. в Суд высокой инстанции г. Ниццы с просьбой про­вести инвентаризацию храмового имущества. Суд удовлетворил дан­ное требование, издав 23 ноября распоряжение об инвентаризации храма. Для осуществления этого решения 7 февраля 2006 г. к собору Св. Николая пришли судебные исполнители. Однако настоятель со­бора отец Жан Гейт воспрепятствовал их допуску в храм и не позволил исполнить судебное предписание суда.

10 февраля он подал от имени РПРА заявление председателю Суда высокой инстанции г. Ниццы с просьбой отозвать судебное по­становление от 23 ноября 2005 г. В этом заявлении утверждалось, в частности, что «Российская Федерация не должна была обращаться в суд, поскольку Ассоциация была наделена реальными правами со­гласно договору об эмфитеотической аренде», который, «в то время не истекший, запрещал наймодателю препятствовать или каким бы то ни было образом затрагивать обычное право пользования Ассо­циации-эмфитеота».

Вскоре после этого министр регионального развития Франции Кристиан Эстрози связался с настоятелем Свято-Николаевского со­бора в Ницце и предложил ему начать «процедуру по присвоению произведениям искусства, хранящимся в русском соборе, статуса охра­няемого произведения». Такая процедура, заметил министр, необхо­дима, «чтобы воспрепятствовать вывозу с территории Франции этих произведений искусства».

6 апреля 2006 г. председатель Суда высокой инстанции г. Ниццы удовлетворил просьбу РПРА об отзыве постановления об инвентари­зации имущества собора[31]. В обоснование своего решения он сослался на тот факт, что «Русская Православная религиозная ассоциация ка­тегорически оспаривает право собственника государства Российская Федерация, представив на рассмотрение многочисленные документы, в частности:

— выписку из кадастровой ведомости относительно спорного участка, согласно которой Ассоциация является его собственником;

— выписку из регистрационного листа ипотечного бюро (Ницца, 2-е бюро) относительно православного Собора Ниццы». По мнению председателя суда, вопрос о проведении инвентаризации не мог быть решен до выяснения в суде вопроса о том, кто является собственником храма — Российское государство или РПРА. «Только судья, рассмат­ривающий дело по существу, сможет принять обоснованное решение, если к нему поступит соответствующее заявление».

25 апреля 2006 г. РПРА провела инвентаризацию движимого иму­щества Свято-Николаевского собора с целью обеспечить его занесение в дополнительный список исторических памятников Франции. Дан­ная операция была оформлена префекторальным декретом 4 апреля 2007 г., который дополнил Постановление Министерства культуры и коммуникации Франции от 11 августа 1987 г. о внесении Свято-Ни­колаевского собора г. Ниццы в список исторических памятников. В текстах обоих актов РПРА фигурировала в качестве собственника дан­ного церковного храма. По этой причине министру культуры и ком­муникации Франции был направлен от имени Российской Федерации протест, в котором обращалось внимание на то, что вопрос о праве собственности на собор Св. Николая в Ницце является спорным и служит предметом судебного рассмотрения. Вместе с тем письмом министру от 30 января 2008 г. Российское государство дало согласие на занесение движимого имущества собора в списки исторических памятников. Постановлением от 20 февраля 2008 г. министр культуры и коммуникации Франции, признав спорное имущество историческим памятником, изъял упоминание о том, что РПРА является его собст­венником.

В ходатайстве о проведении инвентаризации храмового имуще­ства, поданном послом А. А. Авдеевым от имени Российской Феде­рации в Суд высокой инстанции г. Ниццы 21 ноября 2005 г., в качестве главного аргумента, доказывавшего право собственности Российского государства на спорный участок земли, был выдвинут факт национа­лизации земли в результате введения в действие Декрета о земле, при­нятого Вторым Всероссийским Съездом Советов рабочих и солдатских депутатов 26 октября (8 ноября) 1917 г. Как известно, в нем было объ­явлено об отмене права частной собственности на землю и обращении всей российской земли во всенародное достояние. Соответственно и в указанном ходатайстве утверждалось, что «имущество Император­ского двора было национализировано и стало государственной собст­венностью в 1918 г.».

Данный аргумент приводил в качестве основного доказательства права собственности России на земельный участок в Ницце, на кото­ром располагался Свято-Николаевский собор, и профессор О. И. Чи­стяков. «Особенно же для нашей темы, — писал Олег Иванович в своем экспертном заключении, представленном в российское посоль­ство во Франции в начале сентября 2006 г., — важен Декрет «О земле», который провозглашал национализацию земли, превращение всех зе­мель в общенародное достояние. Очевидно, что это касалось земель­ной собственности не только на территории России, но и принадле­жащих Российскому государству земельных угодий в любой другой стране, в том числе и во Франции»^[32]. Говоря об изменении в 1917 г. правового статуса кабинетских земель, к категории которых относился и спорный земельный участок в Ницце, профессор О. И. Чистяков делал следующий вывод: «Уже после Февральской революции они получили безусловно статус государственных. Сюзерен в лице Рос­сийского государства уже не выдавал своему вассалу—царю его жало­вание, поскольку тот перестал служить ему. Провозглашение России 1 сентября 1917 г. республикой ликвидировало и эту систему фео­дальных правоотношений, сделав кабинетские земли государствен­ными, а национализация земли Советской властью поставила точку в данном вопросе. Поэтому всякая земельная собственность, принад­лежавшая до сих пор любым российским субъектам права, где бы она не находилась, становилась, безусловно, собственностью Советского государства, а, следовательно, и его правопреемника — современной Российской Федерации»^[33].

Попытка обоснования права собственности Российской Феде­рации на земельный участок в Ницце и расположенный на нем собор Св. Николая с помощью Декрета о земле и приведенных доводов была явно неудачной и настаивание представителей Российского госу­дарства на таких аргументах в судебном споре с РПРА неизбежно при­вело бы к проигрышу данного дела. Декрет о земле не был признан во Франции документом, имеющим юридическую силу. Утверждение же профессора О. И. Чистякова о том, что «провозглашение России 1 сентября 1917 г. республикой ликвидировало и эту систему фео­дальных правоотношений, сделав кабинетские земли государствен­ными», и вовсе не соответствовало реальности. На самом деле «каби­нетские земли» были признаны государственными Постановлением Временного правительства от 27 марта 1917 г.^[34] (далее я остановлюсь на толковании этого документа, сыгравшем немаловажную роль в ис­ходе судебного дела о мемориале цесаревича Николая Александровича в Ницце).

Аргументация, обосновывавшая право собственности Россий­ского государства на земельный участок и Свято-Николаевский собор в Ницце ссылкой на Декрет о земле 1917 г. в действительности укреп­ляла позиции РПРА в судебном споре с Россией, поскольку косвенно подтверждало один из главных аргументов, представлявших данную Ассоциацию французских адвокатов и экспертов, а именно то, что указанный земельный участок являлся личной собственностью им­ператоров Александра II, Александра III и Николая II.

Комментируя в одном из своих интервью попытку обосновать право собственности Российского государства на собор Св. Николая ссылкой на Декрет о земле, секретарь Совета архиепископии право­славных русских церквей в Западной Европе М.А. Соллогуб заявил: «Сейчас официальные представители Российской Федерации ссы­лаются на декрет 1918 года о национализации всей царской собствен­ности, а значит и данного участка земли в Ницце, принадлежавшего Николаю II. Но, как известно, действие этих законов о национализации не признано за пределами РФ»[35].

13 ноября 2006 г. государство Российская Федерация обратилось через посредство действующего посла во Франции А.А. Авдеева в Суд высокой инстанции г. Ниццы с иском против Русской Православной религиозной ассоциации (РПРА). Основные требования истца сво­дились к следующему:

«Принимая во внимание ст. 544 и последующие Гражданского кодекса,

Принимая во внимание титул собственника, принадлежащий Российской Федерации,

Принимая во внимание договор об эмфитеотической аренде от 9 января 1909 года,

Констатировать, что Российская Федерация является единствен­ным и законным собственником земельного участка, расположенного в Ницце (06000) по адресу: проспект Николая II, сектор МН, надел 264, на котором построен собор Святого Николая, а также зданий и их содержимого.

Заявить и принять решение, что Российское государство вправе юридически вернуть себе пользование атрибутами и обязанностями, вытекающими из права собственности на собор по окончании дей­ствия договора об эмфитеотической аренде 31 декабря 2007 г.

Принять решение, что религиозная ассоциация-ответчица не имеет права требовать какое-либо право собственности на здание или на его содержимое;

Заявить, что религиозная ассоциация-ответчица будет обязана провести или оплатить возможные лежащие на ней ремонтно-восста­новительные работы, которые могли бы оказаться необходимыми на дату прекращения договора об аренде»[36].

При этом в исковом заявлении обращалось внимание суда на то, что Российское государство в любом случае намерено «обеспечить и гарантировать условия, позволяющие продолжить отправление рус­ского православного культа в соборе Святого Николая» на основе но­вого с ней соглашения.

 

* * *

 

Я начал знакомиться с этим делом в начале октября 2006 г., после того как получил из посольства России во Франции просьбу дать экс­пертное заключение о юридической природе Кабинета Его Импера­торского Величества, действовавшего в системе государственного управления Российской империи в XVIII — начале XX в., и о правовом статусе земельных угодий, находившихся в его ведении. Изучение об­стоятельств дела привело к выводу о том, что аргументацию, обосно­вывающую право современного Российского государства на земель­ный участок в Ницце и расположенный на нем собор, следует строить не на основе Декрета о земле, а опираясь на законодательство Рос­сийской империи и Франции, на юридический анализ приобретения и каждого акта передачи спорного имущества, т.е. на совершенно иных основаниях, чем прежде, и по другой методике.

Приняв эту новую аргументацию, французские адвокаты, пред­ставлявшие Российское государство в судебном споре с РПРА, отка­зались от прежних аргументов, основанных на Декрете о земле 1917г. Представители РПРА постарались извлечь выгоду для себя из такой перемены аргументации российской стороной в судебном процессе и обратили на нее внимание Суда высокой инстанции г. Ниццы. «От настоящего суда, — сообщалось в Заключении защиты со стороны Русской Православной религиозной ассоциации, представленном 2 ок­тября 2007 г., — не ускользнет уже тот факт, что Российская Федерация не ссылается больше, в отличие от своего констатирующего ходатай­ства от 21 ноября 2005 г., на законы о национализации имущества Императорского двора для востребования собственности на право­славный собор в Ницце, сознавая слабость этого аргумента». В «Ре­зюмирующих ответных заключениях» РПРА, поданных в суд 30 марта 2009 г., о перемене аргументации со стороны Российского государства говорилось еще более подробно, а именно:

— «Согласно ходатайству об инвентаризации от 21 ноября 2005 г., Российская Федерация ссылалась, в частности, на законы о нацио­нализации имущества Императорского Двора, чтобы заявить о своем праве собственности на православный собор в Ницце (док. № 20).

— Согласно ее судебному иску от 13 ноября 2006 г., Российская Федерация утверждала, что она якобы стала собственником участка и Собора, основываясь, с одной стороны, на указе, принятом импе­ратором Николаем II20 декабря 1908 г., и, с другой стороны, на дого­воре об эмфитевтической аренде от 9 января 1909 г., заключенном между консулом России во Франции и протоиереем Православной Церкви Ниццы. Российская Федерация более не ссылалась на нацио­нализацию имущества Императорского Двора как на основание ее пресловутого права собственности на Собор.

— Согласно последним заключениям, Российская Федерация, длинно и нудно излагая суть дела, заявляет теперь, что она якобы яв­ляется собственником участка собора вследствие последовательного ряда прав собственности, восходящего к начальному акту покупки участка виллы Бермона царем Александром II, утверждая, что этот участок принадлежал Русскому Имперскому государству с момента его приобретения».

Суд высокой инстанции г. Ниццы также обратил внимание на перемену в аргументации, на которую пошла российская сторона в споре с РПРА, но посчитал, что такая перемена не означала изменения в трактовке Россией своих прав. В судебном решении по этому делу, оглашенном 20 января 2010 г., было сказано, что «государство Рос­сийская Федерация, которое в какой-то момент ссылалось на закон о национализации, не имеющий силы за пределами российской терри­тории, всегда выступало в качестве собственника».

Как показывают заключения, представленные Русской Право­славной религиозной ассоциацией, главная цель, которую она пре­следовала в судебном споре с Российской Федерацией, заключалась в доказательстве в первую очередь того, что участок виллы Бермона был приобретен императором Александром II в 1865 г. в его личную собственность и таковым он оставался вплоть до крушения Россий­ской империи в 1917 г. «Как бы там ни было, мы докажем, — заявля­лось в «Резюмирующих ответных заключениях» РПРА от 30 марта 2009 г., — что эта последовательность прав собственности, представ­ленная Российской Федерацией в новой интерпретации, наталкива­ется на одну простую констатацию: участок собора является частным имуществом царя Александра II, потому что он приобрел его лично для того, чтобы построить там мемориал в память о своем сыне, вне­запно скончавшемся на вилле Бермона от спинно-мозгового менин­гита».

Доказательство принадлежности спорного земельного участка российским императорам от Александра II до Николая II на праве личной собственности было необходимо РПРА для того, чтобы на­стаивать на том, что договор об эмфитеотической аренде от 9 января 1909 г. был заключен от имени не государства Российского, а Николая II как физического лица и, следовательно, с гибелью императора в 1918 г. прекратил свое действие, и земельный участок в Ницце с по­строенным на нем Свято-Николаевским собором перешел в категорию бесхозного имущества. Французские адвокаты, выступавшие на сто­роне РПРА, стремились представить земельный участок и собор, ко­торыми данная ассоциация владела с момента своего создания, т.е. с 24 октября 1923 г., приобретенными по сроку давности. «Чисто пра­вовые аргументы, обосновывающие право собственности ассоциации, просты для изложения, даже если Российская Федерация делает вид, что их не понимает и, во всяком случае, воздерживается от ответа на них, — говорилось в «Резюмирующих ответных заключениях» РПРА от 30 марта 2009 г. — Они полностью основаны на действии приобре­тения по сроку давности, которое является во французском праве по­ложением, позволяющим перекинуть мостик между фактом и правом. Лицо, занимающее участок и мирно пользующееся им в течение три­дцати лет, получает право собственности по закону».

Статья 2229 Гражданского кодекса Франции (Code civil) устанав­ливает, что для «приобретения по давности нужно владение посто­янное и непрерывное, спокойное, открытое, не возбуждающее со­мнений и осуществляемое лицом в качестве собственника (Pour pouvoir prescrire, il faut une possession continue et non interrompue, pais­ible, publique, non équivoque, et à titre de propriétaire)». В «Резюмирую­щих ответных заключениях» РПРА от 30 марта 2009 г. было заявлено: «Действительно, по отношению к третьим лицам она сразу де факто проявила все полномочия, которыми обычно наделен собственник. И на самом деле утвердить этот статус фактического собственника ее вскоре подтолкнуло то обстоятельство, что никакой действительный собственник не требовал от нее ни в чем никакого отчета, потому что никакой собственник не стремился осуществлять какие-либо преро­гативы, вытекающие из ст. 544 Code civil. С самого начала Ассоциация могла управлять собором в Ницце абсолютно спокойно без того, чтобы кто-то чинил препятствия осуществлению ею своих полномочий. Так Ассоциация сразу была внесена в списки земельной недвижимости в качестве собственника, что никто никогда не оспаривал. Данный пункт необходимо подчеркнуть: это владение в качестве собственника никогда никем не было оспорено от имени собственника. Если бы эта ситуация продолжала существовать в изначальном виде, приобре­тение по сроку давности, разумеется, произвело бы свое действие по истечении тридцати лет действительного владения. Нужно также под­черкнуть, что приобретение по сроку давности является адекватным юридическим способом, т.е. факт спокойного владения в конечном счете превратился в право».

Приведенное утверждение о приобретении Русской Православ­ной религиозной ассоциацией права собственности на спорное иму­щество по давности могло иметь какой-то смысл только в случае, если оно принадлежало российским императорам как физическим лицам. Вывод о том, что Александр II приобрел земельный участок в Ницце в 1865 г. в свою личную собственность, был корневым в древе аргументации, построенной адвокатами РПРА. Чтобы разрушить это древо, необходимо было вырвать его корень, т.е. доказать, что спор­ный земельный участок был приобретен в государственную собст­венность.

Надо заметить, что руководство РПРА и Западноевропейского экзархата русских православных церквей и приходов считали свои позиции в вопросе о принадлежности земельного участка, а следова­тельно, и Свято-Николаевского собора в Ницце незыблемыми. Не случайно секретарь Совета архиепископии православных русских церквей в Западной Европе М.А. Соллогуб заявлял в интервью Агент­ству религиозной информации «Благовест-Ирфо»: «Доказывать свои претензии на собственность надо именно Российской Федерации»^[37]. На чем же базировалась такая уверенность? Какие аргументы выдви­гала РПРА в обоснование утверждения о том, что император Алек­сандр II приобрел 9 ноября 1865 г. земельный участок в Ницце у гос­подина Бермона в свою личную собственность, а не в собственность Российского государства?

В качестве первого из таких аргументов РПРА было привлечено экспертное заключение, составленное 4 мая 1925 г. перед парижским нотариусом мэтром Дошезом, бывшим сенатором и Председателем Совета Министров и бывшим министром Российской империи гра­фом В. Н. Коковцевым, бывшим сенатором и министром образования Российской империи П.М. Кауфманом-Туркестанским, бывшим се­натором и секретарем Российской империи С.Е. Крыжановским, быв­шим членом Государственной Думы Российской империи, генераль­ным докладчиком по вопросам церкви в России и бывшим адвокатом Е.П. Ковалевским. Текст данного заключения гласил:

«Заявляем, что настоящим свидетельствуем, что император России и Члены Императорского Дома в соответствии с законами пользовались правом владеть в качестве собственников своим собственным имуще­ством, не принадлежащим государству вне зависимости от относящегося к государственному владению имущества, предназначенного для содер­жания Императорского Дома, это частное имущество являлось их личной собственностью, и они владели и распоряжались им так же, как любой другой частный собственник в силу предписаний общих гражданских за­конов. Права в области владения лицами Императорского Дома опреде­лялись нижеследующими положениями законодательства'.

           1. Статья 698 Свода законов гражданских (Свод законов Российской империи, том Х, часть 1) указывала, что «члены Императорского Дома могут приобретать все права собственников».

           2. Статья 165, том I, часть IСвода основных государственных за­конов Российской Империи указывала, что имущество, принадлежащее членам Императорского Дома, делится на четыре вида: 1) заповедное 2) дворцовое 3) родовое 4) благоприобретенное.

A) Согласно статье 485 Свода законов гражданских (Свод законов Российской империи, том X, часть 1) к заповедному имуществу отно­сится имущество, составляющее собственность всех лиц, принадлежа­щих к роду (т. е. «как уже родивших, так и имеющих впредь родиться». — В. Т.), а не нынешнего владельца. Для придания тому или иному имуществу характера «заповедного» необходим был особый указ императора, этот указ заносился в регистры земельной собственности, отсутствие этой специальной записи в регистрах земельной собственности лишало иму­щество характера «заповедного» (статьи 467—484) Свода законов граж­данских',

B) «дворцовым» имуществом было то, которое было в этих целях перечислено в статье 412 Свода гражданских законов и предназначалось для содержания различных дворцов Императорского Дома, все это иму­щество находится в России, а не за границей, оно принадлежит к одной из двух следующих категорий'.

а) имущество, представляющее собой собственность царствующего императора и б) имущество, представляющее собой собственность того или иного члена Императорского Дома. Имущество, находящееся за пре­делами России и, следовательно, не перечисленное в статье 412 Свода законов гражданских, не может быть «дворцовым»;

C) согласно статье 399 Свода законов гражданских, «наследствен­ным» (родовым) имуществом считается имущество, передаваемое по наследству от одного лица другому внутри одной и той же семьи;

D) согласно статье 397 Свода законов гражданских считается «при­обретенным» все имущество, попавшее во владение собственника, полу­чившего его на свое имя путем покупки, обмена или дарения.

3. Статья 166 Свода основных государственных законов Российской империи определяла пределы прав членов Императорского Дома, которые устанавливались на наследственное и приобретенное имущество в со­ответствии с общегражданскими положениями и законами.

4. Статья 170 того же Свода указывала, что наследственное и при­обретенное имущество членов императорской семьи, в отношении ко­торого не было сделано никакого распоряжения по завещанию, наследо­валось в соответствии с общегражданскими законами.

5. Статья 173 того же Свода указывала, что дела, касающиеся имущества, принадлежащего членам Императорского Дома, относились к компетенции судов, где их рассмотрение должно было проводиться в соответствии с общегражданскими законами.

Таким образом, установлено, что в силу законов бывшей Российской империи император и члены Императорского Дома пользовались таким же правом частной собственности на их личное имущество, каким поль­зовались все другие частные собственники, они могли приобретать, про­давать, завещать свое имущество от своего собственного имени, под­чиняясь во всех этих случаях общегражданским законам, как любое другое частное лицо.

В частности, в том, что касается прав Императорского Дома Рос­сии на участок, где построена русская православная церковь на Бульваре Царевича в Ницце (Приморские Альпы), мы, нижеподписавшиеся, удо­стоверяем, что с учетом купчей, составленной на имя императора Алек­сандра II, лично указанного в этом акте как покупателя недвижимости,

a)                  эта недвижимость является не государственным имуществом, а частной собственностью наследников императора Александра II, вхо­дящей в категорию приобретенного имущества;

b)                  император Александр II, а также его преемник император Ни­колай II могли полноправно в качестве частных собственников прода­вать, закладывать или сдавать эту недвижимость в аренду;

c)                   Российское государство не имеет никакого права на эту недви­жимость» (выделено мною. — В. Т).

Стремясь придать больший вес приведенному экспертному за­ключению, адвокаты, представлявшие РПРА в судебном споре с Рос­сийским государством, обращали внимание суда на то, что его авторы имели университетское юридическое образование, работали на долж­ностях в государственном управлении России, предполагавших знание законов, а С.Е. Крыжановский после окончания юридического фа­культета Санкт-Петербургского университета «был судьей в Новгороде, затем прокурором в суде Риги, а потом Санкт-Петербурга, прежде чем возглавить 1-е бюро Министерства юстиции в 1905 г. В исторической энциклопедии Отечественная история” (М., 2000. Т. 3. С. 171) о нем сказано следующее: «У него была репутация глубоко сведущего эксперта в области юриспруденции и талантливого составителя официальных доку­ментов». Из этих сведений адвокаты РПРА делали вывод: «Таким обра­зом, авторы экспертного заключения 1925 г. имели солидное юридиче­ское образование в области российского имперского права, дополненное серьезным опытом применения права Российской империи».

Приведенное экспертное заключение вполне могло склонить суд на сторону РПРА. Его авторы — авторитетные государственные дея­тели России, знатоки российского законодательства — удостоверяли, что купчая, составленная на имя императора Александра II, лично указанного в этом акте в качестве покупателя земельного участка в Ницце, на котором позднее был построен собор Св. Николая, свиде­тельствует о том, что «эта недвижимость является не государственным имуществом, а частной собственностью наследников императора Александра II, входящей в категорию приобретенного имущества».

Спорный земельный участок действительно был приобретен на имя Александра II: об этом свидетельствовало содержание документа, юридически оформившего данную покупку. Отрицать это было не­возможно и я постарался в своих экспертных заключениях доказать, что Александр II приобретал земельный участок не как частное лицо, а как император, т.е. не в личную свою собственность, а в собствен­ность императора как института власти — в собственность короны.

В предреволюционной Франции (avant 1789) такая собственность обозначалась термином “Le domaine de France” или “Le domaine de Couronne”)^[38]. Отличительной чертой коронной собственности являлось то, что она принадлежала должности императора, царя или короля, а не физическому лицу, занимавшему эту должность. Имущество, на­ходившееся в такой собственности, которая со всей очевидностью яв­ляется разновидностью государственной собственности, поскольку должность императора, царя или короля есть должность государствен­ная, не подлежало отчуждению по формам и правилам, установленным для имуществ, пребывавших в частной собственности, т.е. в порядке продажи, обмена, дарения и т. д., оно не могло быть завещано кому- либо, но переходило от одного царствующего императора (царя, ко­роля) к другому без всякого специального оформления.

В статье 20 Основных государственных законов в редакции от 23 апреля 1906 г. четко проводилось различие между имуществами, со­ставляющими личную собственность государя императора, с одной стороны, и имуществами, именуемыми «государевыми», с другой сто­роны. Относительно последних было сказано, что они, в отличие от первых, «всегда принадлежа Царствующему Императору, не могут быть завещаемы, поступать в раздел и подлежать иным видам отчуждения»^[39].

«Государевы» имущества являлись, таким образом, собственностью императора не как физического лица, а как лица политического, госу­дарственного института — как лица государя. Отсюда и название их — «ГОСУДАРЕВЫ». Очевидно, что в данном случае это определение яв­лялось синонимом слова государственный, т.е. «государево» имуще­ство — это в действительности имущество государственное.

В экспертном заключении, составленном в 1925 г. перед париж­ским нотариусом В.Н. Коковцевым, П.М. Кауфманом-Туркестанским, С.Е. Крыжановским и Е.П. Ковалевским, наличие такого иму­щества, которое находилось в собственности «царствующего императора» и называлось «дворцовым» и «государевым» вполне при­знавалось. О нем действительно говорилось в ст. 412 Свода граждан­ских законов. Более того, в указанной статье приводился перечень дворцового государева имущества. И все оно пребывало в России. Поэтому авторы данного заключения делали вывод о том, что «все это имущество находится в России, а не за границей... Имущество, находящееся за пределами России и, следовательно, не перечисленное в статье 412 Свода законов гражданских, не может быть “дворцо­вым”».

Этот довод сильно укреплял позиции РПРА в судебном споре по поводу земельного участка в Ницце, позволяя утверждать, что Рос­сийское государство не могло стать его собственником. Но внима­тельное чтение текста экспертного заключения 1925 г. и осмысление содержания указанных в нем статей Свода законов Российской им­перии позволило мне предложить суду, рассматривавшему данный спор, другое их толкование, которое не исключало права собственно­сти Российского государства на имущество, приобретавшееся рос­сийскими самодержцами за границей.

Прежде всего обнаружилось, что экспертное заключение В.Н. Ко­ковцева, П.М. Кауфмана-Туркестанского, С.Е. Крыжановского и Е.П. Ковалевского дает весьма поверхностное толкование института императорской собственности в российском законодательстве. При составлении своего заключения названные лица нарушили одно из главных правил юриста-профессионала, требующее толковать отдель­ные статьи закона только в совокупности с другими его статьями, а не в отрыве от них. Многие факты, приведенные ими в заключении, вообще не относятся к вопросу, для разрешения которого это за­ключение давалось. В частности, бывшие сановники Российской им­перии, привлеченные в качестве экспертов, не обратили внимания на то, что император являлся «главой», а не просто «членом» Импера­торского Дома, и к нему были неприменимы нормы, относившиеся исключительно к «членам Императорского Дома». Об этом свиде­тельствуют ст. 219 и 220 из гл. 6 «Свода основных государственных законов» в редакции 1906 г. Примечательно само название главы — «О обязанностях Членов Императорского Дома к Императору». Статья 219 гласит: «Царствующий император во всяком случае почтен быть должен Главою всей Императорской фамилии и есть на всегдашнее время попечитель и покровитель оной»[40]. Статья 220: «Каждый член Императорского Дома обязуется к лицу царствующему, яко к Главе Дома и самодержцу, совершенным почтением, повиновением, послу­шанием и подданством»[41] (выделено мною. — В. Т.). Заявляя, что «император России и члены Императорского Дома в соответствии с за­конами пользовались правом владеть в качестве собственников своим собственным имуществом», что «это частное имущество являлось их личной собственностью, и они владели и распоряжались им так же, как любой другой частный собственник в силу предписаний общих гражданских законов», господа Коковцев, Кауфман-Туркестанский, Крыжановский и Ковалевский приводили в своем экспертном за­ключении нормы законодательства, которые в действительности го­ворили совсем не об императоре. Статья 698 Свода законов граждан­ских была вырвана ими из контекста. При толковании ее в сочетании со ст. 696 и 698 становится предельно ясным то, что она относилась только к членам Императорского Дома, а не к его главе — российскому самодержцу. Статья 696 гласит: «Верховное обладание государствен­ными имуществами принадлежит единственно самодержавной власти Императорского Величества»^[42]. Статья 697: «Обладание удельными имуществами принадлежит единственно членам Императорского Дома»^[43]. Статья 698: «Все прочие права на имущества, по различию самых имуществ и в пределах, законом определенных, могут приобре­тать: 1) члены Императорского Дома; 2) дворцовые управления; 3) казна»^[44] и т. д.

Ключевым в экспертном заключении 1925 г. было толкование ст. 412 Свода законов гражданских, в которой говорилось о «дворцовых» имуществах. Его авторы утверждали, что «все это имущество находится в России, а не за границей» и что «оно принадлежит к одной из двух следующих категорий:

а) имущество, представляющее собой собственность царствую­щего императора и б) имущество, представляющее собой собствен­ность того или иного члена Императорского Дома».

Согласно ст. 412 Свода законов гражданских, «дворцовыми» на­зывались имущества, «приписанные к содержанию разных дворцов Императорского Дома». Однако делились «дворцовые» имущества со­всем не на такие категории, на которые указывается в рассматривае­мом экспертном заключении. Господа Коковцев, Кауфман-Турке­станский, Крыжановский и Ковалевский не смогли понять смысла ст. 412 или намеренно скрыли его. Им надо было просто привести подлинные слова этой статьи, а именно: «Дворцовые имущества суть двоякого рода: имущества первого рода, именуемые государевыми, каковы суть имения Царскосельское, Петергофское, Таицкое, Даго­мыс и Мургабское, имение “Ореанда” Таврической губернии, и кня­жество Ловичское; имения, состоящие в заведывании Московского дворцового управления, а также императорские дворцы с землями: Красносельские, Царскославянский, Екатерининтальский и Киев­ский, — всегда принадлежа царствующему императору, не могут быть завещаемы, поступать в раздел и подлежат иным видам отчуждения. Дворцовые имущества второго рода, каковы суть: Павловское, Стрелинское, Гатчинское, Ропшинское, Михайловское, Бородинское, Гдовское, Ильинское, Усово, Ливадия, Дудергофское и Знаменское, составляют личную собственность особ Императорского Дома и могут быть завещаемы и делимы по частям»^[45].

Первую категорию «дворцового» имущества составители экс­пертного заключения 1925 г. преподнесли как «имущество, пред­ставляющее собой собственность царствующего императора» и тем самым грубейшим образом исказили подлинное содержание ст. 412. В ней на самом деле говорится не о том, что такие имущества пред­ставляют собой собственность царствующего императора, а о том, что они принадлежат царствующему императору. И самое главное: в заключении Коковцева, Кауфман-Туркестанского, Крыжановского и Ковалевского пропущены важнейшее слово «всегда», которое за­дает смысл всей статье, и определение «государевые». Эта категория дворцовых имуществ «всегда» принадлежит «царствующему импера­тору», т.е. эти имущества привязаны не к личности императора, а к его должности. Личность меняется, а имущества всегда остаются принадлежностью царствующего императора — они являются госу­даревыми, что, в сущности, равнозначно определению «государст­венными».

Из содержания ст. 412 совсем не следует вывода, который делают составители заключения, а именно: «Имущество, находящееся за пре­делами России и, следовательно, не перечисленное в статье 412 Свода законов гражданских, не может быть “дворцовым”». Перечень иму­ществ, относящихся к категории «государевых», всегда принадлежа­щих царствующему императору, дается в статье для иллюстрации, для примера — он не является исчерпывающим. Подобным же образом в ст. 524 Code civil français (Гражданского кодекса Франции) дается пе­речень недвижимых имуществ, который не является исчерпывающим, но служит исключительно для иллюстрации того, какие имущества и при каких условиях становятся недвижимыми.

Статью 412 Свода гражданских законов необходимо рассматри­вать вместе со ст. 20 Свода основных государственных законов, кото­рая гласит: «Государь император издает непосредственно указы и по­веления как в отношении имуществ, личную его собственность составляющих, так равно в отношении имуществ, именуемых госуда­ревыми, кои, всегда принадлежа царствующему императору, не могут быть завещаемы, поступать в раздел и подлежать иным видам отчуж­дения. Как те, так и другие имущества не подчиняются платежу нало­гов и сборов»^[46].

Как видим, здесь говорится о дворцовых имуществах первой ка­тегории, называемых «государевыми», но при этом не приводится их списка. Очевидно, что если бы в данную категорию включались строго определенные дворцы и земли, то они были бы названы в этой статье. Тот факт, что перечень объектов, относящихся к категории государевых имуществ, в статье отсутствует, явно свидетельствует о том, что такой перечень не был четко определен: в него мог попасть и какой-либо вновь приобретенный объект — например, участок земли в Ницце.

Таким образом, вопреки мнению господ Коковцева, Кауфман-Туркестанского, Крыжановского и Ковалевского имущества, не вклю­ченные в перечень ст. 412 и находящиеся за пределами России, вполне могли быть «дворцовыми» первой категории, а значит принадлежащими не личности императора, а его короне, должности или титулу, то есть российскому государству, поскольку это государственная должность и императорский титул — титул главы государства.

В экспертном заключении Коковцева, Кауфман-Туркестанского, Крыжановского и Ковалевского отмечалось, что «статья 166 Свода основных государственных законов Российской империи определяла пределы прав членов Императорского Дома, которые устанавливались на наследственное и приобретенное имущество в соответствии с об­щегражданскими положениями и законами». В действительности ст. 166 говорила не об этом, а о мере содержания членов Императорского Дома^[47].

В рассматриваемом документе утверждалось, что «статья 170 того же кодекса указывала, что наследственное и приобретенное имущество членов императорской семьи, в отношении которого не было сделано никакого распоряжения по завещанию, наследовалось в соответствии с общегражданскими законами». На самом деле в этой статье шла речь о приданном великих княжен. Статья 170 Свода гражданских за­конов также не имела отношения к наследственному и приобретен­ному имуществу императорской семьи, поскольку гласила: «Родители не имеют права на жизнь детей, и за убийство их судятся и наказы­ваются по уголовным законам»^[48].

Далее в заключении говорилось, что «статья 173 того же кодекса указывала, что дела, касающиеся имущества, принадлежащего членам Императорского Дома, относились к компетенции судов, где их рас­смотрение должно было проводиться в соответствии с общеграждан­скими законами». В действительности в этой статье шла речь о на­значении содержания сыну императора (кроме наследника): непо­нятно, зачем вообще составители заключения приводили эти статьи, не имевшие никакого отношения к вопросу, который они призваны были разрешить? Статья 173 Свода законов гражданских вообще не касалась имущества, поскольку в ней говорилось: «Родители должны обращать все свое внимание на нравственное образование своих детей и стараться домашним воспитанием приготовить нравы их и содей­ствовать видам правительства»^{[49] [50]}.

Авторы экспертного заключения 1925 г. хотели показать, что им­ператор и члены Императорского Дома пользовались по законам Рос­сийской империи такими же правами на свое личное имущество, ка­кие имели все другие частные собственники, но этот факт никак не подкреплял главный вывод этого документа, а именно то, что земель­ный участок в Ницце, на котором был построен собор Св. Николая, «является не государственным имуществом, а частной собственностью наследников императора Александра II, входящей в категорию приобре­тенного имущества» и что «Российское государство не имеет никакого права на эту недвижимость».

Анализ текста экспертного заключения В.Н. Коковцева, П.М. Кауфман-Туркестанского, С.Е. Крыжановского и Е.П. Ковалевского, а также толкование приведенных в нем норм российского законода­тельства позволил мне продемонстрировать, что данный вывод яв­ляется совершенно голословным, не имеющим никакого сколько- нибудь серьезного основания и главное — какой-либо юридической базы^[51]. Суд Высокой Инстанции г. Ниццы, рассматривавший дело о мемориале цесаревича Николая Александровича, согласился с такой оценкой экспертного заключения 1925 г. и не принял во внимание его выводы.

Но это заключение было не единственным аргументом, исполь­зованным РПРА в судебном споре с Российской Федерацией для до­казательства того, что земельный участок в Ницце составлял личную собственность российских императоров, и Российское государство не могло иметь на него, а значит и на Свято-Николаевский собор права собственности.

 

Список литературы

 

1.      Коробов П. Соборная инвентаризация //Коммерсантъ. 2006. 10 аир.

2.      Основные государственные законы // Полное собрание законов Рос­сийской империи. Собр. 3-е. Т. 26. Отд. 1. № 27805. Спб., 1909.

3.      Поспеловский Д.В. Русская Православная церковь в XX веке. М., 1995.

4.      Резюмирующие ответные заключения РПРА, поданные в Суд высокой инстанции г. Ниццы 30 марта 2009 г.

5.      Решение 2-й Гражданской палаты Суда высокой инстанции города Ниццы от 20 января 2010 г. по делу «Государство Российская Федерация, пред­ставленное его послом г-ном А. Орловым, против Русской Православной ре­лигиозной ассоциации Ниццы, действующей в лице ее президента г-на Жана Гепта». Выписка из оригиналов Суда высокой инстанции города Ниццы.

6.      Свод законов Российской империи. Т. 10. Ч. 1: Свод законов граждан­ских. Спб., 1900 г.

7.      Экспертное заключение, составленное 4 мая 1925 г. перед парижским нотариусом мэтром Дошезом, бывшим сенатором и Председателем Совета Министров и бывшим министром Российской империи графом В.Н. Коков­цевым, бывшим сенатором и министром образования Российской империи П.М. Кауфманом-Туркестанским, бывшим сенатором и секретарем Россий­ской империи С.Е. Крыжановским, бывшим членом Государственной Думы Российской империи, генеральным докладчиком по вопросам церкви в Рос­сии и бывшим адвокатом Е.П. Ковалевским.

 

 ***

Статья третья.

В статье показывается, как проходила дискуссия о статусе земельного участка, приобретенного императором Александром II в Ницце для постройки мемориала в честь усопшего здесь цесаревича Николая Александровича, как решался вопрос о юридической природе Кабинета Е.И.В., в ведение которого был передан этот зе­мельный участок Указом императора Николая II от 20 декабря 1908 г.

 

В предыдущей статье[52] отмечалось, что Русская Православная ре­лигиозная ассоциация, оспаривавшая право собственности Российской Федерации на земельный участок в Ницце, стремилась прежде всего доказать, что он был приобретен императором Александром II в 1865 г. в личную собственность и таковым оставался вплоть до крушения Российской империи в 1917 г. При обосновании этой позиции адвокаты РПРА опирались в первую очередь на экспертное заключение бывших государственных деятелей Российской империи (В. Н. Коковцева, П. М. Кауфмана-Туркестанского, С. Е. Крыжановского, а также адво­ката Е. П. Ковалевского), в котором утверждалось со ссылкой на статьи Свода законов Российской империи, что «эта недвижимость является не государственным имуществом, а частной собственностью наслед­ников императора Александра II, входящей в категорию приобретен­ного имущества» и что «Российское государство не имеет никакого права на эту недвижимость». В статье был приведен текст данного за­ключения и мой анализ его содержания, представленный в Суд Высокой инстанции г. Ниццы (Le Tribunal de Grande Instance de Nice).

В качестве второго аргумента для доказательства того, что земель­ный участок в Ницце составлял личную собственность российских им­ператоров и Российское государство не могло иметь на него, а значит и на Свято-Николаевский собор права собственности, РПРА исполь­зовала выводы французского специалиста по истории России профес­сора университета г. Артуа и лектора Высшей школы общественных наук (EHESS) Жан-Пьера Арриньона (Jean-Pierre Arrignon).

Рассмотрев содержание акта продажи господином Бермоном своей виллы в Ницце Александру II, профессор Арриньон пришел к заключе­нию: формулировки акта явно свидетельствует о том, что покупатель приобретал названное имущество не для государства, а в свою личную собственность. Главным основанием для такого вывода французский историк счел отсутствие в тексте этого документа полного титула рос­сийского императора. Кроме того, Жан-Пьер Арриньон обратил вни­мание на Указ Николая II от 20 декабря 1908 г., которым приобретенный его дедом в 1865 г. земельный участок в Ницце был передан Кабинету. «Кабинет Его Величества императора России, — отметил профессор Арриньон, — был местом выражения его личной императорской воли. В его распоряжении был штат специалистов, и действовал он вне струк­тур империи. В этом качестве ему приходилось заниматься как госу­дарственными, так и частными делами. Он являлся местом проявления самодержавной воли императора»^[53].

Обосновывая эти свои выводы, французский эксперт писал в кон­сультационном заключении, направленном в Суд Высокой инстанции г. Ниццы: «Употребление императорского титула подчиняется строгим правилам. Когда император действует в официальном качестве, исполь­зование императорского титула соответствует исключительно точному и строгому протоколу, как мы можем видеть это во время опубликования Манифеста от 18 февраля 1861 г. императором Александром II. В тексте дословно говорится: “Божьей милостию, Мы, Александр Второй, им­ператор и самодержец всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и пр., и пр., и пр. Объявляем всем верноподданным на­шим”. Ясно, что эта формула имеет юридическую значимость и выра­жает волю императора, действующего в этой должности как обладатель самодержавной власти империи. Мы находим тому полное подтвержде­ние в указе, касающемся положения крестьян Польского королевства, в котором предварительно перечислены те же титулы.

Для того чтобы аргумент противной стороны имел юридическую значимость, нужно было бы, чтобы мы нашли полный титул императора, ибо только он имеет юридическую значимость. Однако интересно от­метить, что копии Акта купли-продажи (документа, фигурирующего под № 2 для русского текста и его французского перевода) содержат весьма странные различия.

В документе под № 2 (с. 102) на русском языке мы читаем: “Про­дажа господином Бермоном его величеству Александру II” (без малей­шей ссылки на статус). Напротив, в тексте на французском языке (под № 2, с. 108) указано: “Продажа господином Антуаном Феликсом Бер­моном его Величеству Александру II, императору всея Руси”. Далее в мотивировочной части текста сообщается о статусе покупателя: “Его Императорское Величество Александр II, самодержец всероссийский, проживающий в Санкт-Петербурге” (речь здесь ни в коем случае не идет об официальном титуле).

Интересно тщательно перечитать общие условия продажи (док. № 106). “Начиная с сего дня его императорское величество будет собст­венником недвижимости, составляющей предмет настоящей продажи, и сможет войти во владение ею при условии, что будет в будущем пла­тить за нее налоги”. Отметим, что согласно общим условиям продажи именно “его императорское величество”, а не государство должно пла­тить ежегодные налоги, связанные с этим приобретением. Значит, с этого момента он принадлежит императору и является частью наслед­ственного имущества императорской семьи.

Актом от 20 декабря 1908 г. (док. № 3) это приобретение было действительно передано Кабинету императора под названием “импе­раторский мавзолей” и должно было “впредь почитаться собствен­ностью Кабинета нашего”. Это — интересный момент. Действительно, в своем курсе гражданского права (док. № 6 bis) К.П. Победоносцев подчеркивает, что “законы упоминают, что личное имущество госу­даря-императора находится в ведении Кабинета императора” (Мини­стерское уложение, изд. 1892 г., том I, с. 891). Кроме того, четко ука­зано, что права наследования родового императорского имущества, составляющего личную собственность царствующего императора, признаются, согласно законам, соответствующими общему праву собст­венности в том, что касается пользования и распоряжения полной собственностью.

Таким представляется нам юридический статус церкви — собора Ниццы»[54].

В своем ответе на приведенное консультационное заключение Жан-Пьера Арриньона я отметил, что уважаемый профессор упустил из виду тот факт, что полный титул русского императора был чрезвы­чайно длинным и потому приводился он лишь в законах, которые его закрепляли, например, в Манифесте императора Павла I от 18 января 1801 г. “О присоединении Грузинского Царства к России”. В нем рус­ский государь откликался на многократные коленопреклонные, ни­жайшие просьбы грузинских царей защитить их народ от угнетения иноверными соседями и спасти от полного истребления, включив в состав могущественной России. К этому манифесту прилагалась сле­дующая форма императорского титула: «Божиею поспешествующею милостью, Мы Павел Первый, Император и Самодержец Всероссий­ский: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсониса- Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Ли­товский, Волынский и Подольский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогицкий, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Вели­кий Князь Нова-города Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витепский, Мстиславский и всея Северные страны Повелитель и Государь Иверския, Карталинския, Грузинския и Кабардинский земли; Черкасских и Горских Князей и иных Наслед­ный Государь и Обладатель; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвинг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский, Государь Еверский и Великий Магистр Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского, и прочая, и прочая, и прочая»[55].

У императора Александра II титул был еще длиннее: к прежним наименованиям русского государя добавились звания царя Польского, великого князя финляндского, князя Белостоке кого и др. Поэтому в законодательных актах и, в частности, Манифесте от 18 февраля 1861 г., на который ссылается профессор Жан-Пьер Арриньон, приводился только сокращенный императорский титул — таково было правило.

Для документов иного рода, таких, как Акт купли-продажи императо­ром Александром II земельного участка в Ницце, форма император­ского титула вообще не была определена. Нет ни одной статьи в Своде законов Российской империи, которая бы устанавливала форму титула для таких документов.

Адвокаты РПРА в «Ответных заключениях», датированных 30 марта 2009 г., опираясь на приведенную консультацию профессора Арринь- она, констатировали: «Как бы там ни было, тот факт, что акт продажи 1865 г. в его французском варианте называет покупателя царя Алек­сандра II “Его Императорское Величество, Самодержец всея Руси, про­живающий в Санкт-Петербурге”, ни в коем случае не является исполь­зованием официального титула императора России, потому что здесь не соблюден протокол использования этого титула, тогда как только использование этого титула могло бы позволить квалифицировать при­обретение участка Виллы Бермона как имперского имущества, при­надлежащего Российской империи (док. № 23)».

В действительности никакого протокола использования импера­торского титула для юридических актов, подобных акту купли-продажи Александром II земельного участка в Ницце, не существовало. И в экс­пертном заключении по данному вопросу мне удалось это доказать.

Суд Высокой инстанции г. Ниццы решил, что представленные мною аргументы оказались более убедительными, нежели аргументы французского профессора Жан-Пьера Арриньона. В частности, отно­сительно приобретения спорного земельного участка в решении на­званного суда было заявлено:

«Учитывая, что государство Российская Федерация утверждает о принадлежности участка, на котором был построен Русский право­славный собор Ниццы, Русскому имперскому государству, правопре­емником которого оно является;

что Русская Православная религиозная ассоциация Ниццы, на­оборот, утверждает о принадлежности этого участка в качестве частной собственности русским царям с момента ее приобретения царем Алек­сандром II.

Учитывая, что 24 апреля 1865 г. наследник русского трона царевич Николай Александрович скончался в Ницце, проживая на вилле Гос­подина Бермона;

что царь Александр II выразил волеизъявление возвести в его па­мять монумент (в данном случае — часовню) точно на том же месте, где находилась комната усопшего, как бы приобретая часть парка Виллы Бермона.

Учитывая, что 9 ноября 1865 г. нотариусом Ниццы мэтром Арнуль­фом был зарегистрирован аутентичный акт этого приобретения, оза­главленный “Продажа г-ном Антуаном Феликсом Бермоном его вели­честву Александру II императору всея Руси участка с построенным на нем домом в квартале Сент-Этьен” (док. № 2 РФ);

что в тексте данного акта содержится заявление г-на Бермона о том, “что его величество император России выразил ему личное жела­ние приобрести большой дом Виллы Сент-Этьен” и что Ассоциация- ответчица видит здесь факт приобретения царем в частном порядке;

но выражение “личное желание” в случае возведения часовни в память о безвременно скончавшемся сыне отражет естественные че­ловеческие чувства со стороны поверженного в траур отца, и поэтому Ассоциация-ответчица не может извлечь из этого правовой аргумент.

С другой стороны, в интересах определения характера осуществ­ленного приобретения целесообразно учитывать, каким образом лич­ность покупателя отражена в акте;

где указано, что г-н Бермон “продал его величеству Александру II императору всея Руси, имеющему официальный адрес и проживающему в Санкт-Петербурге, и что от его имени принимал г-н Николай Бухарин, действительный статский советник его величества императора всея Руси, его генеральный консул в средиземноморских портах Франции, про­живающий в Марселе, департамент Устье Роны, в силу доверенности, выданной ему согласно акту от 14 октября 1865 г., зарегистрированному парижскими нотариусами мэтром Гатиным и его коллегой...”;

что первый элемент, на который следует обратить внимание, — отсутствие полного акта гражданского состояния покупателя — это ис­ключительный факт в французском аутентичном акте;

что действительно в акте, составленном нотариусом, где покупатель должен быть определен точно, можно констатировать, что имя и место жительства, царский ранг покупателя присутствуют, но отсуствуют его родословная, его полные фамилия и имена, дата рождения;

что данный элемент характеризует акт как выходящий за рамки общего частного права и как близкий тем правовым тезисам, которые развиваются государством Российская Федерация.

Учитывая, что Русская Православная религиозная ассоциация Ниццы, напротив, именно в отсутствии в акте всех императорских ти­тулов (что действительно так) видит элемент в пользу факта приобре­тения в частном порядке;

что она опирается на экспертное заключение профессора Жана- Пьера Арриньона, согласно которому:

“Когда император действует в официальном качестве, использо­вание императорского титула соответствует исключительно точному и строгому протоколу, как мы можем видеть это на примере опублико­вания Манифеста от 18 февраля 1861 г. императором Александром II. В тексте дословно говорится: «Милостию Божьей, мы, Александр Вто­рой, император и самодержец всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и пр., и пр., и пр....». Ясно, что эта формулировка имеет юридический смысл и выражает волю императора, действующего в своем должностном качестве как обладатель суверенной власти — самодержец империи” (док. РПРА № 23);

что государство Российская Федерация отвечает, опираясь на экс­пертное заключение профессора Томсинова, который разъясняет, что полный императорский титул русского императора был чрезвычайно длинным и по этой причине приводился только в подтверждающих его законах (док. РФ № 74);

что не вызывает сомнения следующее — полный титул царя был очень длинным в связи с большим количеством титулов, дававших ему власть над огромными территориями и огромным количеством самых разных народов и поэтому французскому нотариусу было бы затруд­нительно полностью его воспроизвести в своем акте;

что профессор Томсинов далее утверждает, что в законодательных актах приводится только сокращенный императорский титул и для до­кументов иного типа, таких как, например, спорный акт, форма импе­раторского титула вовсе не была установлена, т.е. в Своде законов Рос­сийской империи нет ни одной статьи, которая определяла бы форму титула для такого рода документов;

что действительно не приводятся доказательства существования императорского титула, специально предусмотренного русским им­перским правом для приобретения царем имущества за рубежом в го­сударственную собственность;

Что мнение профессора Томсинова является убедительным:

—                 во-первых, потому что спорный акт — это акт французский, ка­сающийся передачи собственности на участок, находящийся во Фран­ции, и нет никакого смысла искать в нем императорский титул, не­обходимый для подтверждения действительности актов, отражающих суверенную власть Российского Императора;

—                 во-вторых, потому что главное преимущество аутентичного акта передачи недвижимой собственности во французском праве состоит в его обнародовании и гарантии обязательности соблюдения этого права собственности третьими лицами, и с этой точки зрения спорное исполь­зование титула не придает данному акту какой-либо эффективной силы;

из этого следует, что отсутствие в акте императорского титула не является определяющим элементом для установления частного харак­тера приобретения»[56].

Вопрос об использовании в юридических документах Российской империи титула императора, хотя и был весьма запутанным, оказался не слишком сложным для разрешения применительно к акту купли- продажи Александром II земельного участка в Ницце. По-настоящему сложным в рассматриваемом судебном споре стал вопрос о природе Кабинета Е.И.В.

Как уже говорилось, 20 декабря 1908 г. император Николай II издал следующее распоряжение: «Признав необходимым передать Ка­бинету Нашему участок земли в г. Ницце, известный ныне под назва­нием “императорский мавзолей”, повелеваем: участок земли Бермонд в г. Ницце, проданный императору Александру II Бермондом по акту, совершенному в конторе Ниццкого нотариуса Эрнеста Пино и вне­сенному в реестр в г. Ницце 9 ноября 1865 г., стр. 33, считать отныне собственностью Кабинета Нашего; все акты, касающиеся сего участка, впредь будут совершаемы непосредственно Управляющим Кабинетом Нашим или по его уполномочию, в виду того что отныне Кабинет Наш должен быть почитаем действительным собственником означенного имения и таковым только он будет являться во всех общественных и частных актах».

Именно из-за этого императорского распоряжения вопрос о при­роде Кабинета приобрел решающее значение для судебного спора между Российским государством и РПРА. Опираясь на консультацион­ное заключение профессора Жан-Пьера Арриньона, а также фразы, вырванные из текстов «Курса гражданского права» К. П. Победонос­цева^[57] и трудов других русских правоведов^[58], адвокаты ассоциации пред­ставили Кабинет в качестве органа, управляющего исключительно лич­ным имуществом императора. Изданное 20 декабря 1908 г. высочайшее распоряжение о передаче земельного участка в Ницце в ведение Каби­нета было ими истолковано как несомненное доказательство принад­лежности этого имущества не государству российскому, а императору как физическому лицу.

«Из вышесказанного следует, — утверждалось в заключении РПРА, представленном 2 октября 2007 г. в Суд Высокой инстанции г. Ниццы, — что согласно старому российскому праву, Кабинет импера­тора является государственным органом, на который возложено управ­ление частным имуществом, принадлежащим императорской семье как полная собственность^[59]. Сам же Кабинет императора представлен “как учреждение, управляющее личным имуществом Императорской семьи с 1704 по 1917 г.” (док. № 7). Таким образом, передача собствен­ности, о которой идет речь в Указе от 29 декабря 1908 г. с точки зрения функций, порученных Кабинету императора, т.е. управление личным имуществом императорской семьи, может пониматься только как до­верительная передача собственности, и что Кабинет осуществлял право собственности по поручению царя и императорской семьи.

Таким образом, совершенно ясно следует, что Российское госу­дарство никогда ни в какой период времени не являлось полным собст­венником участка, на котором был построен Собор, и что только царь или императорская семья могли рассматриваться в качестве владельца.

Со своей стороны, Российская Федерация не представляет доказа­тельства передачи Российскому государству права собственности на имущество, находившееся в частном достоянии царя или его семьи. Эта передача имущества из частной собственности в государственную не доказана истцом! И понятно почему: эта передача никогда не была осуществлена».

Необходимо отметить, что представители России во Франции, не­посредственно занимавшиеся судьбой мемориала цесаревича Николая Александровича в Ницце (А.А. Авдеев, в то время Чрезвычайный и Пол­номочный Посол России^[60] и Первый секретарь российского посольства Владислав Павлов) еще до начала рассмотрения спора о нем в суде г. Ниццы поняли, что одним из важнейших его предметов станет в судеб­ном процессе вопрос о юридической природе Кабинета Е.И.В., действо­вавшего в системе государственного управления Российской империи в XVIII — начале XX в., и о правовом статусе земельных участков, нахо­дившихся в его ведении. Поэтому первым обращением ко мне с их сто­роны была просьба дать экспертное заключение именно по этой теме^[61]. Основные мои рассуждения и выводы о юридической природе Кабинета, изложенные в этом заключении, сводились к следующим положениям:

Кабинет его императорского величества был создан царем Петром I 5 октября 1704 г. для ведения переписки государя с должностными лицами (руководителями различных ведомств, военачальниками, гу­бернаторами, дипломатами), подготовки проектов законодательных актов, хранения важных государственных документов, управления имуществом и финансами царского двора. Наделе Кабинет Е.И.В. за­нимался помимо этого: организацией обучения молодых людей в Ев­ропе, наймом иностранных специалистов для работы в России, строи­тельством Санкт-Петербурга и его пригородов, устройством дворцовых садов, зверинцев, Кунсткамеры и Московского госпиталя, созданием горных заводов и мануфактур, следствием по некоторым государст­венным преступлениям, покупкой произведений искусства и книг за границей.

Эти функции носили явно выраженный государственный характер.

На протяжении XVIII в. круг полномочий Кабинета Е.И.В. не­однократно менялся. В 1725—1741 гг. этот орган действовал преиму­щественно в качестве канцелярии Е. И. В.: его функции, выходившие за пределы канцелярских, взяли на себя Верховный тайный совет и за­тем Кабинет Министров. Указом от 12 декабря 1741 г. Кабинет Ми­нистров был ликвидирован, а его дела переданы в ведение Кабинета Е.И.В., который восстанавливался в том значении, “как был при Петре Великом”.

Дальнейшему усилению значения Кабинета Е.И.В. как государст­венного органа способствовала передача императрицей Елизаветой в его управление горно-металлургических Колывано-Воскресенских за­водов, фарфоровых и стекольных предприятий, Выборгского зеркаль­ного завода, гранильных и бумажных фабрик, мраморных заводов. С другой стороны, в период правления Елизаветы Петровны Кабинет Е.И.В. стал освобождаться от функций личной канцелярии императ­рицы: эти функции были возложены ею на особых секретарей.

Указом от 22 марта 1779 г. императрица Екатерина II повелела Коллегии экономии из своих средств выделять деньги в Кабинет Е.И.В. «на произвожение пожалованных пенсий и на содержание сверхком­плектных воспитанников разных учебных заведений».

Законодательными актами, принятыми в 1784—1786 гг., Кабинету Е.И.В. была придана внутренняя организация типичного в то время государственного ведомства — коллегии. Если прежде Кабинетом Е.И.В. управлял особый чиновник, подчинявшийся лично императору, то отныне им стала управлять коллегия из трех человек. Внутри Каби­нета Е.И.В. выделились присущие для типичной коллегии подразде­ления: канцелярия, две счетные экспедиции, отделения, заведовавшие различными отраслями промышленности. Указом от 16 июля 1786 г. (и. 13 и 14) Кабинет Е.И.В. обязывался составлять годовые сметы расходов, наблюдать за экономией средств, доброкачественностью при­обретаемых материалов и т.д.[62].

Расширение круга государственных функций, осуществлявшихся Кабинетом Е.И.В., требовали дополнительных денежных средств для материального обеспечения его деятельности. Доходов, получаемых им из собственных источников, уже не хватало для этого. Со второй половины 80-х гг. XVIII в. и вплоть до 1917 г. деятельность Кабинета Е.И.В. финансировалась в значительной мере из государственной казны.

Эта практика еще более усилила государственную природу Кабинета Е.И.В.

Высочайшим указом от 22 августа 1826 г. Кабинет Е.И.В. был вклю­чен в состав Министерства Императорского Двора и подчинен его главе — министру Двора. Создание Министерства Императорского Двора продолжало реформу системы центрального управления в Рос­сии, начавшуюся в 1802 г. Данная реформа заменяла прежние коллегии на министерства, устроенные на принципе единоначалия. Внутренняя организация и характер руководства Кабинета Е.И.В. приводились, та­ким образом, в соответствие с внутренней организацией и характером руководства министерствами Российской империи.

Структурная эволюция Кабинета Е.И.В. на протяжении всего вре­мени его существования повторяла структурную эволюцию ведомств государственного управления. Соответственно этому изменялся и статус лиц, служивших в Кабинете Е.И.В. Эти лица считались государствен­ными чиновниками, они имели государственные чины, предусмотрен­ные Табелью о рангах для лиц, состоявших на государственной службе, особые мундиры со специальными знаками различия, подчеркивав­шими их статус государственных чиновников, по выходе в отставку они получали пенсии из государственной казны.

В течение XIX — начала XX в. круг функций Кабинета Е.И.В., имеющих ярко выраженный государственный характер, значительно расширился. В частности, возросло количество промышленных пред­приятий общегосударственного значения, находившихся в ведении Ка­бинета Е.И.В., в обязанность этому органу было вменено материальное обеспечение деятельности ведущих государственных научных и куль­турных учреждений — Академии художеств, Археологической комис­сии, учебных заведений, театров и др.

Статус, организация и деятельность Кабинета Е.И.В. регулировался в это время правовыми нормами, изложенными в Своде законов Рос­сийской империи, а именно: в т. 1, ч.2 — «Своде учреждений государственных»; в кн.5 — «Учреждении Министерств; в гл. 2 — «Установлениях Министерства Императорского Двора» (ст. 884, 887—893).

Из этого факта можно сделать вывод, что Министерство Импера­торского Двора, в состав которого входил Кабинет, относилось к «уч­реждениям государственным» — именно так называлась вторая часть Свода законов, в которой излагалось законодательство о министерст­вах — так называемое «Учреждение Министерств».

Отречение Николая II от императорского престола и затем отказ его брата великого князя Михаила Николаевича принять на себя титул им­ператора не означали автоматической ликвидации Кабинета Е.И.В. По­становлением Временного правительства от 4 марта 1917 г. Кабинет Е.И.В. был передан из Министерства Императорского Двора в ведение Мини­стерства финансов, для заведования его делами была учреждена должность комиссара (ее занял член Государственной Думы И. В. Титов)[63].

Провозглашение России 1 сентября 1917 г. республикой также не привело к автоматической ликвидации Кабинета Е.И.В. Он был упразд­нен только после большевистского переворота — 26. 02. 1918 г.

Вывод: Приведенные документы и факты со всей убедительностью свидетельствуют о том, что Кабинет Е.И.В. являлся по своей юридиче­ской природе в течение всего времени своего существования и особенно в 1826—1917гг. самостоятельным государственным органом в системе го­сударственной власти Российской империи.

Будучи государственным органом, Кабинет Е.И.В. осуществлял управление как личным имуществом государя императора и членов императорской семьи, так и имуществом, которое принадлежало госу­дарству.

Вплоть до конца XVIII в. эти два рода имущества было трудно от­делить одно от другого. (Это невозможно было сделать в то время и в имуществе, которое находилось в ведении главы государства во Фран­ции и в Англии.) Первая серьезная попытка провести различие между личным имуществом императора (императрицы) и имуществом госу­дарственным, пребывавшем в ведении Кабинета Е.И.В., была пред­принята Указом от 16 июля 1786 г. (п. 9)[64].

«Устав Кабинета Его Императорского Величества», принятый 27 сентября 1827 г., постановил: «Кабинет заведывает собственностью го­сударя императора и распоряжает оную на основании именных высо­чайших указов и повелений» (§ 1)[65]. Способ распоряжения собствен­ностью государя императора со стороны Кабинета Е.И.В. имел, таким образом, ярко выраженный публично-правовой, а не частноправовой ха­рактер, свойственный распоряжению имуществом, которое являлось частной собственностью. Подобный порядок распоряжения собствен­ностью государя был установлен для Кабинета не случайно: имущество, находившееся в ведении Кабинета Е.И.В., было предназначено как для «обеспечения состояния Императорской Фамилии», таки «к облегчению расходов государственных».

Статья 20 Основных государственных законов (в ред. от 23 апреля 1906 г.) проводила различие между имуществами, составлявшими лич­ную собственность Государя императора, с одной стороны, и имуще­ствами, именовавшимися «государевыми», с другой стороны. Относи­тельно последних было сказано, что они, в отличие от первых, «всегда принадлежа царствующему Императору, не могут быть завещаемы, по­ступать в раздел и подлежать иным видам отчуждения[66].

«Государевы» имущества являлись, таким образом, собственностью императора не как физического лица, а как лица политического, госу­дарственного института — как Государя. Отсюда и название их — «го­сударевы». Очевидно, что в данном случае это определение являлось синонимом слова государственный, т.е. «государево» имущество — это в действительности имущество государственное.

Именно поэтому статус «государева» имущества устанавливался основными законами, т.е. публично-правовыми нормами, которыми только и может определяться статус государственной собственности.

Собственность подобного рода известна была когда-то и француз­скому праву — она обозначалась термином «Le domaine de France» или le domaine de Couronne». Российские правоведы называли ее «коронной собственностью». К. П. Победоносцев писал: «Но что касается до им­ператорских дворцов и принадлежащих к ним построек, садов, парков и т. п., то все те имущества, составляя исключительную коронную им­ператорскую принадлежность, образуют отдельный разряд имуществ, коих особенность состоит и в том, что издержки на содержание их от­носятся ежегодно, по штатным исчислениям, на Государств[енное]Каз­начейство»[67] (курсив мой. — В. Г.).

Отличительной чертой коронной собственности являлось то, что она принадлежала должности императора, царя или короля, а не физи­ческому лицу, занимавшему эту должность. Имущество, находившееся в такой собственности, которая со всей очевидностью является разно­видностью государственной собственности, поскольку должность им­ператора, царя или короля есть должность государственная, не подле­жало отчуждению по формам и правилам, установленным для имуществ, пребывавших в частной собственности, т.е. в порядке про­дажи, обмена, дарения и т. д.: оно не могло быть завещано кому-либо, но переходило от одного царствующего государя (императора, царя) к другому без всякого специального оформления.

Как известно, Постановлением Временного правительства России от 4 марта 1917 г. Кабинет Е.И.В. был передан из Министерства Импе­раторского Двора в ведение Министерства финансов^[68]. Постановлением же Временного правительства от 27 марта 1917 г. было предписано: «Все ныне находящиеся в распоряжении Кабинета бывшего Импера­тора земли, леса, реки и озера признать государственными и передать в заведование и управление Министерства земледелия»^[69].

Очевидно, что термин «земли» означает в данном случае не только сельскохозяйственные земельные угодья, но и земельные участки, на­ходящиеся под зданиями и прилегающие к ним. В категорию этих земель явно попадает и земельный участок в Ницце, купленный Александром II для устройства Мемориала цесаревича Николая Александровича.

Это обстоятельство необходимо учесть при переводе на француз­ский язык слова «земли», употребляемого в первом пункте Постанов­ления Временного правительства от 27 марта 1917 г. Мне представ­ляется, что адекватным здесь может быть только французский термин, обозначающий земельные участки широкого назначения — не только сельскохозяйственные, но и такие, на которых располагаются дворцы, церковные храмы и которые прилегают к ним. Во всяком случае, термин «terrains» здесь был бы более удачным, чем термин «terres».

Признание земель, лесов, рек и озер, находившихся в распоряже­нии Кабинета, государственными понадобилось по одной простой при­чине: имущество, находившееся в ведении Кабинета, считалось госу­даревым, принадлежностью императорской короны. Император отрекся 2 марта 1917 г. от престола, в связи с этим возникла необходи­мость привязать это имущество к другому государственному органу, что и было сделано. Это совершенно ясно также из следующих слов Постановления: «Принадлежащие Кабинету фабрики, заводы, рудники, прииски, ломни драгоценных и цветных камней, источники минеральных вод передать в заведование Министерства торговли и промышлен­ности».

Министерство земледелия, находившееся в системе Временного правительства, было предназначено управлять не только землями сель­скохозяйственного назначения, но и вообще всеми землями, являв­шимися государственной собственностью, и в том числе постройками на них. Об этом свидетельствует более чем убедительно уже одно на­именование департамента, входившего в структуру указанного Мини­стерства, — «Департамент государственных земельных имуществ»[70]. Об­ращаю внимание — он называется не департаментом государственных земель, а департаментом «государственных земельных имуществ».

Постановление Временного правительства от 27 марта 1917 г. не обращало «земли» (земельные имущества или участки, находившиеся в распоряжении Кабинета бывшего императора Николая II) в государст­венную собственность, оно только признавало за ними качество госу­дарственной собственности, которым эти «земли» (земельные участки) обладали прежде. Поэтому Постановление Временного правительства от 27 марта 1917 г. — это не акт национализации, а лишь акт признания.

К категории «государева» (государственного) имущества, находив­шегося в введении (или собственности) Кабинета Е.И.В., относились дворцы и земельные участки в Москве, Петербурге и других российских городах, а также за границей, например во Франции.

Земельный участок, на котором возвели Свято-Николаевский собор в Ницце, был приобретен на имя императора Александра II. В 1908 г. император Николая II передал его своим Указом в «собственность» Ка­бинета Е.И.В. Из этого факта уже очевидно, что он не мог быть завещан, поступить в раздел или подлежать иным видам отчуждения.

Вывод: Согласно ст. 20 Основных законов Российской империи, этот земельный участок относился к категории «государева» имущества, которое согласно его статусу, установленному Основными законами, и под­твержденному Постановлением Временного правительства от 27 марта 1917г., является собственностью ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО.

 

* * *

Особую тему судебного спора между Российским государством и РПРА составило содержание изданного 20 декабря 1908 г. высочайшего распоряжения о передаче земельного участка в Ницце Кабинету Е.И.В.

Адвокаты РПРА в своих заключениях, поданных в Суд Высокой ин­станции г. Ниццы 2 октября 2007 г., дали ему следующее толкование: «В данном случае Кабинет Императора осуществляет право довери­тельной собственности по поручению царя, который остается подлин­ным владельцем участка, на котором был построен собор. Только так может пониматься и анализироваться Указ от 20 декабря 1908 г., по­скольку передача собственности, о которой в нем идет речь, не соот­ветствует квалификации юридических актов, позволяющих, согласно российскому праву того времени, осуществить полную передачу собст­венности. Такая трактовка Указа от 20 декабря 1908 г. убедительно по­казывает, что царь Николай II остался владельцем участка и что эта собственность была собственностью по критериям частного права.

Следовательно, она никогда не могла быть передана Российскому государству».

Мне пришлось в своем ответе на эти заключения прежде всего на­помнить, что земельный участок в Ницце составлял с момента покупки его Александром II принадлежность должности императора, а не фи­зического лица — носителя этой должности. Действительно, покупая 9 ноября 1865 г. территорию виллы Бермона, его величество приобретал ее именно как император, что отражено в акте продажи и во француз­ских реестрах, т.е. не в личную свою собственность, а в собственность императора как института власти — в собственность короны. И при­обретал, как известно, на средства Министерства Императорского Двора, т.е. государственной казны. Иначе и быть не могло — император Александр II покупал территорию виллы Бермона в Ницце не для по­стройки дворца или какого-либо сооружения для собственных нужд как человека, а для устройства мемориала в честь усопшего наследника престола цесаревича Николая Александровича. Данный мемориал не мог мыслиться им в качестве своей личной собственности, но исключи­тельно — в качестве собственности Российского государства.

Имущество, находившееся в такой собственности, не подлежало отчуждению по формам и правилам, установленным для имуществ, пребывавших в собственности физических лиц, т.е. в порядке продажи, обмена, дарения и т.д., оно не могло быть завещано кому-либо, но пе­реходило от одного царствовавшего государя (императора, царя) к дру­гому без всякого специального оформления.

Именно так — без какого-либо завещания и утверждения в правах наследника, а в силу единственного факта, а именно вступления на императорский престол получил Николай II право собственности на виллу Бермона в Ницце от своего отца, императора Александра III, а последний — от императора Александра II. Это обстоятельство доку­ментально подтверждено и выпиской из реестра земельной собствен­ности (застроенной и незастроенной) с1871 по 1914 г., приведенной в заключении авдокатов РПРА: в ней говорится, что участок № 506 при­надлежит «Его Величеству Императору Всея Руси Александру II, Алек­сандру III, Императору России Николаю II». Согласно же выписке из реестра земельной застроенной собственности с 1914 по 1974 г., также цитируемой в рассматриваемом заключении, участок № 506 принад­лежал в указанное время «Императору России Николаю II».

Приведенные выписки не дают никакого основания для утвержде­ния, которое было сделано адвокатами РПРА, а именно что «Российское государство и здесь не появляется в качестве собственника». Напротив, они показывают, что участок земли в Ницце, называемый «император­ским мавзолеем», передавался от императора к императору, и заметим — без всякого специального акта. Следовательно, этот участок был принад­лежностью не личности Александра II (Александра III и Николая II), а их императорской должности: он принадлежал каждому из них как им­ператору, главе государства, а значит принадлежал Российскому госу­дарству. По правилам, принятым в России в то время, такая государст­венная собственность должна была пребывать в ведении государственного органа, именовавшегося Кабинетом Е.И.В. Передача земельного участка в Ницце от императора Николая II Кабинету Е.И.В., осуществленная Указом от 20 декабря 1908 г., не меняла в данном случае субъекта права собствен­ности — им, без всякого сомнения, оставалось государство Российское.

Суд Высокой инстанции г. Ниццы согласился с моим толкованием императорского Указа от 20 декабря 1908 г. Об этом свидетельствует текст судебного решения, в котором было заявлено:

«Учитывая, что этот акт со всей очевидностью составлен в режиме российского публичного имперского права, соответствуя ст. 11 и 20 Ос­новных законов 1906 г., и что указ может применяться как к государст­венному, так и к частному имуществу;

что стороны расходятся во мнениях относительно юридической природы Кабинета императора;

что государство Российская Федерация считает, что речь идет о государственном органе, и что профессор Томсинов пишет по этому вопросу, что данный акт выражает совершенно определенно волю им­ператора Николая II считать участок собственностью государственного органа, каковым являлся Кабинет императора (док. РФ № 74);

что, напротив, Русская Православная религиозная ассоциация Ниццы утверждает, что Кабинет императора является простым органом управления личным имуществом императора;

что одновременно стороны сталкиваются по вопросу о юридиче­ской природе этого акта.

Учитывая, что можно легко согласиться с тем, что, как считают обе стороны, речь не идет ни о продаже, поскольку не указана никакая цена, ни об обмене, ни о дарении;

что Ассоциация-ответчица придерживается определения “свое­образного условного управления”, передающего шефу Кабинета мандат на управление спорным имуществом, сохраняя в то же время его част­ный характер;

но учитывая, что судья должен трактовать акт в плане его полной эффективности, раскрывая конкретно предназначение данного акта;

что из справки профессора Томсинова следует, что Кабинет им­ператора был самостоятельным государственным органом в системе государственной власти Российской империи, который занимался управлением как государственным, так и частным имуществом царей (док. РФ № 57);

что Ассоциация-ответчица не приводит доказательства того, что Ка­бинет императора якобы был наделен, как она это утверждает, полномо­чиями, ограничивающимися управлением только частного имущества;

что, таким образом, следует рассмотреть, чем именно акт от 20 де­кабря 1908 г. был конкретно полезен и необходим;

что следует отметить, к тому времени собор находился в стадии строительства, договор об эмфитеотической аренде должен был скоро быть подписан и профессор Томсинов дает единственный убедительный ответ на вопрос данного суда: речь шла о том, чтобы закрепить юриди­чески уже существовавшую ситуацию, состоявшую в том, что собст­венность на виллу Бермона принадлежала Императорской Короне и что акт лишь обозначал административный орган, отвечающий за управление ею;

что без такой трактовки акт оказывается абсолютно бесполезным, поскольку незачем специально назначать руководящий орган для управ­ления частным имуществом царя, если, как это утверждает Ассоциа­ция-ответчица, именно этот орган в качестве единственной задачи имел управление его частным имуществом;

что невозможно представить себе, чтобы правящий царь издал ли­шенный смысла указ...»[71].

Основываясь на таких выводах, Суд Высокой инстанции г. Ниццы вынес решение, в котором заявил: «что государство Российская Феде­рация является единственным и законным собственником участка, расположенного в Ницце (06000), на пр-те Николая II, согласно када­стру, сектор МН, надел № 264, на котором сооружен собор Святого Николая, а также построек, находящихся на этом участке и их содер­жимого, инвентаризация которого была проведена 25 апреля 2006 г., Департаментской комиссией движимого имущества департамента При­морские Альпы»[72].

Поняв, что доказать суду принадлежность земельного участка в Ницце и построенного на нем собора лично императору Николаю II не удастся, что аргументация в пользу принадлежности этого имущества его должности, а значит Российскому государству покоится на прочном основании правовых норм и фактов, эксперты и адвокаты, выступавшие на стороне РПРА, предприняли попытку доказать отсутствие право­преемства СССР и современного государства Российская Федерация по отношению к Российской империи. Этот вопрос стал главным в споре между Российским государством и РПРА, который продолжился в Первой Палате Б Апелляционного суда Экс-ан-Прованса (La Première Chambre В de la Cour d’appel d’Aix-en-Provence). О том, как проходила дискуссия о нем, будет рассказано в следующей моей статье, посвя­щенной делу о мемориале цесаревича Николая Александровича в Ницце.

 

Список литературы

1.      Consultation du Professeur Jean-Pierre Arrignon, Professeur des Universités, en date du 22 décember 2008.

2.      Consultation du Professeur Jean-Pierre Arrignon, Professeur des Universités, en date du 16 mars 2009.

3.      Журналы заседаний Временного правительства. T. 1: Март—апрель 1917 г. М., 2001.

4.      Заключение защиты РПРА, поданное в Суд Высокой инстанции г. Ниццы 2 октября 2007 года.

5.      Основные государственные законы // Полное собрание законов Рос­сийской империи. Т. 26. Отд. 1. № 27805. Спб., 1909.

6.      Победоносцев К. П. Курс гражданского права: В 3 т. T. 1 / Под ред. и с предисл. В. А. Томсинова. М., 2003.

7.      Резюмирующие ответные заключения РПРА, поданные в Суд Высокой инстанции г. Ниццы 30 марта 2009 г.

8.      Решение 2-й Гражданской палаты Суда Высокой инстанции города Ниццы от 20 января 2010 года по делу «Государство Российская Федерация, представленное его послом г-ном А. Орловым, против Русской Православной религиозной ассоциации Ниццы, действующей в лице ее президента г-на Жана Гейта»: Выписка из оригиналов Суда Высокой инстанции города Ниццы.

9.      Свод законов Российской империи. Т. 10, ч. 1: Свод законов граждан­ских. Спб., 1900.

 

Статья четвертая.

В статье показывается, как проходила дискуссия по теме право­преемства СССР по отношению к Российской империи, приводится текст экс­пертного заключения профессора В.А. Томсинова по этой проблеме. В основу статьи положены документы из личного архива автора.

 

К рассмотрению дела о принадлежности земельного участка в Ницце и построенного на нем Святониколаевского собора (мемориала цесаревича Николая Александровича) в апелляционной инстанции, а именно в Первой палате «Б» Апелляционного суда Экс-ан-Прованса (La Première Chambre В de la Cour d’appel d’Aix-en-Provence) адвокаты Русской Православной религиозной ассоциации Константинополь­ского патриархата подготовились основательно. Тексты представлен­ных ими в суд апелляционных заключений показывают, что главную ставку они сделали теперь на проблему правопреемства СССР и со­временного государства Российская Федерация по отношению к Российской империи. Опираясь на помощь группы экспертов по между­народному праву, адвокаты РПРА попытались доказать, что такого правопреемства не существует. Это позволяло им представить земель­ный участок и Святониколаевский собор в Ницце в качестве бесхоз­ного имущества, чтобы религиозная ассоциация Константинополь­ского патриархата могла претендовать на приобретение его по сроку давности.

В качестве экспертов РПРА привлекла на этот раз профессора кафедры международного частного и гражданского права Москов­ского государственного института международных отношений (МГИМО) Ольгу Николаевну Зименкову и профессора кафедры фи­лософии МГИМО Андрея Борисовича Зубова. Кроме того, адвокаты РПРА воспользовались мнениями по вопросу правопреемства СССР относительно Российской империи, выраженными заместителем на­чальника Правового управления Аппарата Совета Федерации Феде­рального Собрания Российской Федерации 3.Б. Нигматуллиным.

Не скрою, участие этих лиц в качестве экспертов в судебном споре на стороне Константинопольского патриархата и соответственно про­тив Российского государства меня весьма удивило, тем более что пред­метом судебного спора являлся в данном случае не просто земельный участок. Это место в Ницце есть русская святыня: здесь умерла надежда России на лучшее будущее. Цесаревич Николай Александрович был человеком высоконравственным и выдающихся дарований. И не слу­чайно, его смерть переживалась в России как вселенская трагедия.

Но еще более меня удивили составленные названными лицами экспертные заключения. Содержание этих документов показывает, что профессора МГИМО при МИДе были настолько заинтересованы в защите позиций религиозной ассоциации Константинопольского патриархата в судебной битве с Российским государством, что пошли на откровенные подтасовки, фальсификацию фактов, допустили пре­дельно субъективное толкование юридических документов, дабы пред­ставить их в качестве правового основания для лишения России права собственности на земельный участок и Святониколаевский собор в Ницце.

Для опровержения выводов вышеназванных экспертов из МГИМО и Правового управления Аппарата Совета Федерации Фе­дерального собрания РФ и защиты интересов Российского государства в Апелляционном суде Экс-ан-Прованса мне пришлось написать че­тыре экспертных заключения. Ниже публикуется текст первого из них, посвященного самому важному из вопросов, вставших на этой стадии судебного разбирательства. Данный вопрос показался адвока­там, представлявшим интересы России в рассматриваемом судебном споре, настолько значимым, что они были готовы в случае неполуче­ния ответа на него, разбивающего аргументы экспертов из МГИМО, просить суд отложить слушания. «А это может быть расценено как признание слабости нашей позиции и повлиять на конечный резуль­тат», — сообщил мне глубоко вникший во все хитросплетения этого дела первый секретарь Посольства России во Франции Владислав Павлов (в письме от 4 февраля 2011 г.).

 

Экспертное заключение заведующего кафедрой истории государства и права юридического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова профессора В. А. Томсинова по вопросу правопреемства СССР относительно Российской империи и Российской Республики 1917 г.

Передо мною были поставлены вопросы: о правопреемстве СССР относительно предшествовавших ему государств — Российской Рес­публики 1917 г. и Российской империи, об исторических обстоятель­ствах и правовых основаниях перехода права собственности на иму­щество Российской империи, находившееся за рубежом, к СССР.

Данные вопросы являются одновременно историко-правовыми и международно-правовыми вопросами. Я тридцать лет занимаюсь юридической историей России и СССР и в том числе проблемами истории внешней политики Российской империи и СССР, правопре­емства, имею множество публикаций по этим темам и хорошо пони­маю сущность своих обязанностей в качестве эксперта и, в частности, необходимость объективно, невзирая ни на какие обстоятельства, от­ветить на заданные вопросы.

В Ответных апелляционных резюмирующих заключениях РПРА делается вывод о том, что «договор от 9 января 1909 г. не был передан Российской Федерации напрямую, поскольку между Российской им­перией и СССР произошел исторический и юридический разрыв. Из этого следует, что преемственности Российской Федерации в правах и обязательствах Российской империи не существует, поскольку к Советскому Союзу не перешли права и обязательства Российской им­перии. В результате, поскольку Российская Федерация не приобретала больше прав, чем те, которые принадлежали СССР, она так и не стала ни собственником, ни арендодателем Русского православного собора в Ницце (Il en résulte que la succession par la Fédération de Russie dans les droits et obligations de l’Empire Russe n’a pas été réalisée, puisque l’U.R.S.S. n’est jamais venue dans les droits et obligations de l’Empire Russe. Il en résulte que la Fédération de Russie n’a pu acquérir plus de droits que ceux que détenaient l’U.R.S.S., l’intimé n’est jamais devenu ni propriétaire, ni bailleur, de la cathédrale orthodoxe russe de Nice)»^[73].

Сохранившиеся документы и известные факты из истории взаи­моотношений Советской России и СССР с Францией в 20-е гг. XX в. позволяют оценить данный вывод как не имеющий достаточных юри­дических и исторических оснований.

В обоснование вывода об отсутствии правопреемственности СССР в отношении Российской империи Апелляционное заключение РПРА ссылается на мнения и заключения профессоров МГИМО А. Зубова и О. Зименковой, а также на справку по проблеме континуитета заместителя начальника Правового управления Аппарата Совета Фе­дерации Федерального Собрания Российской Федерации 3.Б. Ниг­матуллина, датированную 10 января 2007 г.

Замечу для начала, что все эти люди связаны с Российским госу­дарством намного более тесно, нежели я: они служат в учебном заве­дении (МГИМО) при МИДе и в Аппарате Совета Федерации Феде­рального Собрания, в то время как я работаю преподавателем Московского государственного университета, обладающего автоно­мией. Тем не менее РПРА не обвиняет их в предвзятости, тогда как меня обвиняет, пороча мою честь и достоинство как специалиста только на том основании, что я работаю в Московском государствен­ном университете Российской Федерации^[74].

В Апелляционных заключениях РПРА приводится следующее высказывание профессора А. Зубова: «Большевики всегда категорически отвергали преемственность, континуитет с исторической Россией, объ­являя, что СССР является новым государством, которое возникло “на руинах старого мира”». Составители Апелляционных заключений для РПРА не обратили внимания на то, что в данном случае говорится об идеологической и исторической преемственности, но не о юридической. Понятия «преемственность (правопреемство)» и «континуитет» в меж­дународном праве являются разными и взаимоисключающими, во фразе же А. Зубова они употребляются как синонимы. И это неуди­вительно: профессор А. Б. Зубов (род. в 1952 г.) является историком по специальности, доктором исторических наук, профессором кафедры философии МГИМО. В своих работах он ссылается на мои труды^[75], но я по основной профессии являюсь юристом (доктором юридических наук) и занимаюсь правом и правовыми проблемами истории России и СССР. Большевики действительно отрицали свою идеологическую и историческую преемственность с Российской империи (хотя такая преемственность в определенной степени существовала), но вполне признавали преемственность юридическую.

Кандидат юридических наук, доцент (по званию), профессор (по должности) кафедры международного частного и гражданского права О. Н. Зименкова специализируется по темам «Охрана прав потреби­телей в капиталистических странах» и «Международный коммерче­ский арбитраж»^[76]. Вероятно, по этой причине приведенный в своем заключении вывод об отсутствии правопреемства СССР относительно Российской империи она дословно заимствовала из справки по про­блеме континуитета вышеупомянутого 3. Б. Нигматуллина и допустила грубейшие ошибки при попытке обосновать якобы имевший место отказ СССР от этого правопреемства. Так, в справке 3. Б. Нигматул­лина, составленной 10 января 2007 г., указано следующее: «Если факт правопреемства России в отношении прав и обязательств СССР яв­ляется в принципе установленным, так как имеет под собой должную международно-правовую и политическую основу, то наличие отно­шений правопреемства между современной Россией и Российской империей не выглядит столь очевидным. На наш взгляд, не существует серьезных аргументов в пользу того, что Российская Федерация яв­ляется de jure правопреемником Российской империи только на том основании, что последняя формально являлась в свою очередь пред­шественником СССР. На протяжении всего своего существования СССР отказывался рассматривать себя в качестве преемника Российской им­перии. Как известно, он согласился продолжить участие лишь в некото­рых международных договорах, заключенных в свое время Российской им­перией. Например, им были признаны обязательства из Гаагских конвенций о законах и обычаях войны 1899 и 1907 гг. В ноте МИД СССР от 7 марта 1955 г. относительно Гаагских конвенций и Деклараций 1899 и 1907 гг., направленной Правительству Нидерландов (депозитарию Га­агских конвенций), которое просило сообщить ему о том, считает ли себя СССР связанным данными конвенциями, сообщалось, что “СССР признает ратифицированные Россией Гаагские конвенции и Декларацию 1899 и 1907 гг. в той мере, в какой эти Конвенции и Декларации не про­тиворечат Уставу ООН, и если они не были изменены или заменены после­дующими международными соглашениями, участником которых является СССР”. Многие же обязательства из других международных договоров, заключенных Российской империей СССР отказался признать»^[77].

О. Н. Зименкова дословно повторяет приведенный текст справки З.Б. Нигматуллина, когда пишет (повтор, или плагиат, выделен под­черкиванием): «На протяжении всего своего существования СССР от­рицал свое правопреемство в отношении Российской империи. Как из­вестно, он согласился продолжить участие лишь в некоторых международных договорах, заключенных в свое время Российской импе­рией. Например, им были признаны обязательства из Гаагских конвенций о законах и обычаях войны 1899 и 1907 гг. В ноте МИД СССР от 7 марта 1955 г. относительно Гаагских конвенций и Деклараций 1899 и 1907 гг., направленной Правительству Нидерландов (депозитарию Гаагских кон­венций), которое просило сообщить ему о том, считает ли себя СССР связанным данными конвенциями, сообщалось, что “СССР признает рати­фицированные Россией Гаагские конвенции и Декларацию 1899 и 1907 гг. в той мере, в какой эти Конвенции и Декларации не противоречат Уставу ООН и если они не были изменены или заменены последующими междуна­родными соглашениями, участником которых является СССР”. Многие же обязательства из других международных договоров, заключенных Российской империей, СССР отказался признать. Декретом о мире от 26 октября 1917 г. отменялось содержание тайных договоров. 26 августа 1918 г. был издан Декрет Совета народных комиссаров о прекращении всех договоров с рядом государств, Декретом от 21 января 1918 г. были аннулированы государственные займы, в том числе “безусловно и без всяких исключений все иностранные займы”»^[78].

Заметим сначала, что документ, который О. Н. Зименкова назы­вает «Декретом Совета народных комиссаров о прекращении всех дого­воров с рядом государств», приводя его в доказательство отказа СССР от правопреемства в отношении Российской империи, в действитель­ности назывался Декретом Совета народных комиссаров об отказе от договоров правительства бывшей Российской империи с правитель­ствами: Германской и Австро-Венгерской империй, королевств Пруссии и Баварии, герцогств Гессена, Ольденбурга и Сакен-Мейнингена и города Любека. И датируется он не 26 августа, а 29 августа 1918 г.^[79] Если бы О. Н. Зименкова прочитала текст этого декрета, то поняла бы, что объявленный в нем отказ от договоров, заключенных Российской империи, совсем не свидетельствует об отказе Советского государства соблюдать ее обязательства, а продиктован существенным изменением условий, а значит вполне обоснован. Советское правительство отка­залось от некоторых договоров (они перечисляются в декрете), «за­ключенных ранее правительством бывшей Российской империи с Германской империей и государствами, в ее состав входящими», а также Австро-Венгрией (т.е. державами, с которыми Россия вместе с Францией находилась в состоянии войны), «ввиду противоречия их внутреннему строю России, созданному революцией и переходом вла­сти в руки пролетариата»[80]. Кроме того, согласно ст. 3 указанного дек­рета отменялись «все договоры и акты, заключенные правительством бывшей Российской империи с правительствами королевства Прус­ского и Австро-Венгерской империи, касающиеся разделов Польши, ввиду их противоречия принципу самоопределения наций и революцион­ному правосознанию русского народа, признавшего за польским народом неотъемлемое право на самостоятельность и единство»[81].

Вывод 3.Б. Нигматуллина и О.Н. Зименковой о том, что «на протяжении всего своего существования СССР отказывался рассмат­ривать себя в качестве преемника Российской империи», не доказывает и Декрет о мире от 26 октября 1917 г. В нем действительно говорилось: «Тайную дипломатию Правительство отменяет, со своей стороны вы­ражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством помещиков и капиталистов с февраля по 25 октября 1917 г. Все со­держание этих тайных договоров, поскольку оно направлено, как это в большинстве случаев бывало, к доставлению выгод и привилегий русским помещикам и капиталистам, к удержанию или увеличению аннексий великороссов, Правительство объявляет безусловно и не­медленно отмененным»[82]. Но в данном случае договоры отменялись по той причине, что они были утаены от мирового сообщества, не были опубликованы в установленном для таких актов порядке, а не потому что Советское государство отказывалось от соблюдения обя­зательств Российской империи.

Документ, который О. Н. Зименкова называет Декретом от 21 января 1918 г., был издан на самом деле 28 января (10 февраля) 1918 г. и назывался «Декрет Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов об аннулировании государственных займов». Им устанавливалось сле­дующее:

«1. Все государственные займы, заключенные правительствами российских помещиков и российской буржуазии, перечисленные в особо публикуемом списке, аннулируются (уничтожаются) с 1 декабря 1917 г. Декабрьские купоны названных займов оплате не подлежат.

2.                   Равным образом аннулируются все гарантии, данные назван­ными правительствами по займам различных предприятий и учреж­дений.

3.                   Безусловно и без всяких исключений аннулируются все ино­странные займы»^[83].

3.Б. Нигматуллин и О. Н. Зименкова не учитывают, что указан­ные ими декреты являлись в первую очередь идеологическими, пропа­гандистскими документами, принятыми в то время, когда большевики еще только начинали утверждаться во власти над Россией. В начале 20-х гг. ситуация коренным образом изменилась: большевики утвер­дились в качестве властителей, победив в гражданской войне, и теперь ставили перед собой задачу спасения экономики страны и налажива­ния мирной жизни и соответственно мирных, торговых отношений с другими государствами. По этой причине и действие Декрета об ан­нулировании государственных займов от 28 января 1918 г. было при­остановлено в отношении государств, вступивших с Правительством СССР в переговоры об официальном его признании и проявивших уважение к перешедшим к СССР от Российской империи правам на имущество, находившееся на их территории. В круг таких государств входила и Франция.

Заявляя о том, что «на протяжении всего своего существования СССР отказывался рассматривать себя в качестве преемника Российской империи», 3.Б. Нигматуллин и О.Н. Зименкова совершенно не при­нимают во внимание или вообще не знают о существовании двух до­кументов, юридически оформивших признание Французским и Со­ветским правительствами правопреемства СССР в отношении Российской империи и Российской республики 1917 г. Между тем эти документы, датированные 28 октября 1924 г., опубликованы в т. 7 сборника «Документы внешней политики СССР». Первый из них имеет форму «Ноты Председателя Совета министров и Министра ино­странных дел Франции Эдуарда Эррио (Edouard Herriot) Председателю Совета народных комиссаров СССР А. И. Рыкову и Народному ко­миссару иностранных дел Г. В. Чичерину». В ней говорится:

«В развитие министерской декларации от 17 июня 1924 г. и Вашего сообщения от 19 июля с.г. Правительство Республики, верное дружбе, соединяющей русский и французский народы, признает de jure начи­ная с настоящего дня Правительство Союза Советских Социалистиче­ских Республик как Правительство территорий бывшей Российской им­перии, где его власть признана населением, и как преемника на этих территориях предшествующих Российских правительств. Оно готово поэтому установить теперь же регулярные дипломатические сношения с Правительством Союза путем взаимного обмена послами. Нотифи­цируя вам это признание, которое не может нарушить ни одного из обязательств и договоров, принятых и подписанных Францией, Пра­вительство Республики хочет верить в возможность достижения со­вместного соглашения между двумя нашими странами, вступлением к которому является восстановление дипломатических сношений. Ввиду этого оно особо оговаривает права французских граждан, ос­нованные на обязательствах, принятых Россией или ее подданными при предшествующих режимах, соблюдение которых гарантировано общими принципами права, остающимися для нас основой между­народной жизни. Те же оговорки относятся к обязательствам, которые Россия взяла на себя начиная с 1914 г. по отношению к Французскому государству и его подданным»^[84].

В ответ на эту ноту Центральный Исполнительный Комитет СССР направил Председателю Совета министров и Министру ино­странных дел Франции Эдуарду Эррио (Edouard Herriot) следующую телеграмму:

«Всемерно приветствуя предложение Французского Правитель­ства о полном восстановлении нормальных дипломатических сноше­ний между Союзом Советских Социалистических Республик и Фран­цией с взаимным обменом послами и о безотлагательном открытии переговоров, имеющих целью установление дружественных отноше­ний между народами Союза ССР и Франции, Центральный Испол­нительный Комитет Союза ССР выражает уверенность в том, что по всем вопросам, упомянутым в телеграмме Председателя Совета Ми­нистров Французской Республики от сегодняшнего дня, может быть достигнуто соглашение между обоими государствами к величайшей выгоде для народов Союза ССР и Франции при наличии доброй воли с обеих сторон и безусловного уважения к их взаимным интересам. Центральный Исполнительный Комитет Союза Советских Социали­стических Республик придает серьезнейшее значение устранению всех недоразумений между Союзом ССР и Францией и заключению между ними общего соглашения, которое может послужить прочной основой для дружественных отношений, руководствуясь при этом постоянным стремлением Союза ССР к действительному обеспечению всеобщего мира в интересах трудящихся масс всех стран и к дружбе со всеми на­родами. В частности, Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР подчеркивает огромную выгоду для обеих сторон от создания между ними тесных и прочных экономических отношений, содей­ствующих развитию их производительных сил и торговле между ними»^[85]. Данная телеграмма была подписана Председателем ЦИК СССР М. И. Калининым, Председателем СНК А. И. Рыковым и На­родным комиссаром по иностранным делам Г. В. Чичериным. Текст приведенного ответа был одобрен II сессией ЦИК СССР. В резолю­ции, принятой 28 октября 1924 г., говорилось: «Центральный Испол­нительный Комитет Союза ССР на II сессии 2-го созыва, заслушав сообщение Народного Комиссара по иностранным делам т.[оварища] Чичерина о полученном извещении от Французского Правительства о признании Францией Правительства Союза ССР де-юре, постанов­ляет: отправить Французскому Правительству следующий ответ от имени Центрального исполнительного Комитета Союза ССР»^[86].

Возникает закономерный вопрос, какое влияние имели эти до­кументы на статус имущества бывшей Российской империи, нахо­дившегося на территории Франции?

Заметим сначала, что в ноте Председателя Совета министров и Министра иностранных дел Франции Эррио содержалось заверение в том, что «все меры для ограждения интересов России во Франции или уже приняты, или будут приняты»^[87].

Практика международных отношений XX в. показывает, что евро­пейские страны, как правило, уважительно относились к праву собст­венности другого государства на имущество, находившееся на их терри­тории. И старались не нарушать права государственной собственности даже в тех случаях, когда его субъект менялся. В этом случае и при от­сутствии специальных юридических актов, закрепляющих правопре­емство нового государства в отношении существовавшего на его терри­тории прежнего государства, правительства европейских стран молчаливо признавали такое правопреемство и обеспечивали сохранность имущества чужого государства. И это неудивительно: международное право по­коится на взаимности не только блага, но и вреда. Государства, на территории которых нарушаются имущественные права другого го­сударства, не могут рассчитывать или надеяться на то, что их имуще­ственные права будут в свою очередь соблюдаться на территории этого государства.

На это не могла, например, надеяться фашистская Германия, власти которой после объявления войны Советскому Союзу конфи­сковали все находившиеся на германской территории имущества и авуары СССР.

У Франции было много имущественных интересов на территории бывшей Российской империи, замещенной в 1917 г. государством Российская Республика, а в 1922 г. государством СССР. И мудрое Французское правительство не могло своими действиями давать по­вода для нарушения этих интересов.

Здесь следует отметить также, что никто во Франции не отменял действия принципа священности и неприкосновенности собствен­ности, выраженного в одном из самых великих документов мировой истории, которым, безусловно, является Французская Декларация прав человека и гражданина 1789 г.^[88]. Во Франции продолжал дей­ствовать принятый в 1804 г. Code Civil, который справедливо заслужил название «конституции собственности (Constitution de la propriété).

По этим причинам Французское правительство предельно ува­жительно отнеслось к перешедшему к СССР от Российской империи праву собственности на имущество, находившееся на территории Франции. Так, в конце 1920 г. в Бизерте — на территории, подвластной Французскому правительству, оказалась целая эскадра судов, при­надлежавших когда-то Российской империи^[89]. 16 марта 1923 г., т.е. за полтора года до официального признания Францией правопреемства СССР в отношении Российской империи, Председатель Совета ми­нистров и Министр иностранных дел Франции Раймонд Пуанкаре дал Наркому иностранных дел СССР Г. В. Чичерину телеграмму, в которой заверил Советское правительство: «Укрывшаяся в Бизерте эскадра является собственностью Российского государства; как только в России будет формально признанное правительство, оно сможет по­лучить ее»^[90]. Сменивший Пуанкаре на его постах Эдуард Эррио (Edouard Herriot) во время своего выступления в палате депутатов 18 ноября 1924 г. подтвердил статус данного имущества и намерение Француз­ского правительства передать его СССР^[91].

Приведенный случай не единственный, можно привести и другие примеры уважительного отношения Французского правительства к пе­решедшему к СССР от Российской империи праву собственности на имущество, находившееся на территории Франции. Подобные при­меры показывают, что право собственности СССР на перешедшее к нему от Российской империи имущество, находившееся на француз­ской территории, признавалось Французским правительством еще до официального признания правопреемства СССР по отношению к Рос­сийской империи и независимо от акта данного признания. С офици­альным признанием Францией правопреемства Советского государства относительно предшествовавших ему государств связывалось возник­новение не права собственности СССР на указанное имущество — оно признавалось без специальных актов, но лишь права получить его и распорядиться им по своему усмотрению. Так, признавая право собст­венности СССР на суда, находящиеся на подвластной Французскому правительству территории, глава этого правительства Пуанкаре свя­зывал возможность СССР получить их в свое распоряжение с офици­альным признанием Францией Советского правительства.

Тем не менее юридический акт признания Францией правопре­емства СССР в отношении Российской империи считался дополни­тельной, более прочной гарантией неприкосновенности имуществен­ных прав Советского государства на французской территории. В архиве МИД РФ сохранился документ, датированный 7 декабря 1924 г. и представляющий собой сообщение Полномочного представителя СССР во Франции Леонида Борисовича Красина Народному Комис­сару иностранных дел СССР Г. В. Чичерину о своей беседе с фран­цузским сенатором, председателем Комиссии по русским делам де Монзи, состоявшейся накануне, 6 декабря, в присутствии Первого секретаря представительства СССР во Франции Волина. Во время этой беседы Л. Б. Красин спросил де Монзи: «Не могут ли иметь место секвестры нашего имущества по искам третьих лиц или по претензиям самого правительства?». Согласно его сообщению, «Де Монзи заявил категорически, что всякая опасность для нашего имущества с момента признания СССР правительством Франции абсолютно исключена и никакие секвестры или конфискации принадлежащего Советскому государству имущества не могут иметь места»^[92].

Для охраны имущества Российского государства Правительство Франции создало в 1920 г. в Париже Русскую ликвидационную ко­миссию, которая работала до официального признания Францией правопреемства СССР в отношении Российской империи. В Ноте Полномочного Представительства СССР во Франции Министерству иностранных дел от 12 февраля 1925 г. в числе такого имущества на­зывались парижские отделения шести крупных русских банков, а именно: «1. Русского банка для внешней торговли, 2. Русско-Азиат­ского банка, 3. Азовско-Донского коммерческого банка, 4. Русского торгово-промышленного банка, 5. Петроградского международного коммерческого банка, 6. Московского объединенного банка»^[93]. При этом пояснялось, что во время войны почти все они являлись кор­респондентами Государственного банка и различных министерств по всякого рода финансовым операциям, и далее подчеркивалось: «Само собой разумеется, что это были очень крупные операции, намного превышавшие обычные операции мирного времени. Особенно же надо отметить, что согласно прежнему, дореволюционному закону эти капиталы принадлежали Российскому государству»^[94]. И далее де­лался вывод: «таким образом, государство в лице Союза Советских Социалистических Республик должно рассматриваться как имеющее право на все принадлежавшие Государственному банку и Российскому казначейству капиталы, ценности и имущество, которые хранились и управлялись во Франции этими отделениями в качестве депозиторов или уполномоченных государства»^[95].

При этом деятельность созданной Правительством Франции Рус­ской ликвидационной комиссии высоко оценивалось Представитель­ством СССР. Отметив, что «почти 5 лет Правительство Франции за­нималось этими делами и ценностями в целях сохранения их в нетронутом виде», Представительство СССР заявляло в своей Ноте от 12 февраля 1925 г. Министерству иностранных дел Франции: «По­сольство позволяет себе с большим удовлетворением отметить тот факт, что еще задолго до признания Правительства Союза Советских Социалистических Республик Правительством Франции француз­скими судами высказывалась и неоднократно подтверждалась та точка зрения, согласно которой бывшие правления этих отделений юриди­чески больше не существуют и никоим образом не могут распоря­жаться ценностями этих кредитных учреждений. Правительство Союза Советских Социалистических Республик может только приветствовать эти решения. Но именно в соответствии с этими актами правосудия и встает вопрос об административных мерах, которые необходимо принять для охраны интересов государства и граждан Союза Советских Социалистических Республик»^[96].

Можно привести множество и других фактов уважительного от­ношения Французского государства к перешедшим к СССР от Рос­сийской империи правам на имущество, находившееся на территории Франции.

Хотелось бы отметить, что стремление Французского правитель­ства соблюдать имущественные права молодого государства под на­званием СССР на территории Франции объясняется не только уко­рененностью во французском правовом сознании предельного уважения к праву собственности благодаря действию Code Civil и принципиальной позиции французских судей в этом вопросе, но стремлением Французского правительства не давать Правительству СССР ни малейшего повода для нарушения французских имуще­ственных прав на территории СССР. Став преемником Российской империи, Советское государство унаследовало не только права, но и обязанности. Среди последних самой значительной являлась обязан­ность выплаты французским гражданам долга Российской империи, который к моменту возникновения СССР исчислялся огромной по тем временам суммой в 14—15 млрд зол. фр. Эта сумма многократно превосходила стоимость имущества Российской империи на терри­тории Франции. Между тем выплата этого долга целиком зависела от усмотрения Советского правительства. Очевидно, что Французскому государству было в этих условиях в высшей степени выгодно соблюдать имущественные права СССР на территории Франции и, в частности, те из них, которые перешли к Советскому государству по наследству от го­сударства Российской империи. Именно поэтому господин де Монзи, французский сенатор и председатель Комиссии по русским делам, заверяя Представителя СССР во Франции Л. Б. Красина в том, что «всякая опасность» для имущества СССР, находящегося на террито­рии Франции, «с момента признания СССР правительством Франции абсолютно исключена и никакие секвестры или конфискации при­надлежащего Советскому государству имущества не могут иметь ме­ста», счел необходимым пояснить советскому дипломату, что интересы торговли с Советским Союзом здесь не имеют для Франции большого значения, что торговать, конечно, надо, однако «центр тяжести лежит в переговорах и в урегулировании основных вопросов, как, например, долги и т.д.»^[97].

Особую остроту проблеме долгов придавало то обстоятельство, что Франция сама была должна довольно большую сумму США. А с другой стороны, СССР совсем не отказывался от выплаты долга Рос­сийской империи: Советское государство в полном соответствии со своим статусом преемника Российской империи взяло на себя ее дол­говые обязательства. Дискуссия с Французским правительством про­ходила в данном случае лишь о размере долга, подлежащего выплате со стороны СССР и об условиях этой выплаты. Полномочный Пред­ставитель СССР во Франции Л. Б. Красин говорил в своем интервью газете «Известия», опубликованном 16 декабря 1924 г.: «Но я хотел бы затронуть один вопрос, которым, очевидно, — я сужу по разгово­рам, которые я имел с французскими журналистами, — особенно ин­тересуются во Франции. Это вопрос о долгах бывшего царского пра­вительства. В этом вопросе у нас совершенно определенная линия: мы хотели бы разрешить его исключительно с точки зрения будущих советско-французских отношений. Вопрос о долгах является во Фран­ции актуальным не только по отношению к нам. Франция до сих пор не в состоянии уплатить свои долги Соединенным Штатам. Что каса­ется нас, то мы при решении этого вопроса готовы забыть о прошлом (здесь имеется в виду вторжение (интервенция) французских войск на территорию Советского государства и участие их в боях с Красной Армией с декабря 1918 г. по апрель 1919 г. — В. Т.) и хотим надеяться, что столь тяжелого для народов СССР прошлого не будут вспоминать и представители Франции»[98].

Надежды Французского правительства на то, что Правительство СССР выплатит долг французским гражданам были вполне обосно­ванными. В начале 20-х гг. коренным образом изменилась обстановка внутри Советского государства, поскольку произошел переход от по­литики «военного коммунизма» к так называемой «новой экономи­ческой политике». Соответственно произошел коренной поворот и в международной политике СССР.

В речи на Пленуме Московского Совета В. И. Ленин говорил: «От старого мы не должны отказываться. Целый ряд уступок, которые приравнивают нас к державам капиталистическим, — этим целым ря­дом уступок державам мы даем полную возможность вступать в сно­шения с нами, обеспечиваем их прибыль, может быть, иногда больше, чем их прибыль, обеспечиваем их привычки, не меняя их привычек»[99]. «Теперь же перед нами, коммунистами, стоит совершенно другая за­дача. Мы теперь должны рассчитывать, и каждый из вас должен на­учиться быть расчетливым. Мы должны работать в обстановке капи­талистической, как мы свое существование обеспечим, как мы получим выгоду от наших противников, которые, конечно, будут тор­говаться, которые торговаться никогда и не разучались и которые будут торговаться за наш счет ... Я бы хотел, чтобы мы отдавали и от­дали себе ясный отчет в том, насколько велика пропасть между за­дачами старой и новой»[100].

Народный Комиссар иностранных дел СССР Г. В. Чичерин го­ворил на 2-м Всесоюзном совещании уполномоченных НКВТ[101] СССР 7 января 1924 г.: «Сами основные цели и задачи нашей политики опре­деляются экономическими факторами. Действительно, почему, ради чего мы стремимся к дружественным отношениям со всеми народами, ради чего мы стремимся к установлению отношений со всеми прави­тельствами? Это нам нужно для развития нашего народного хозяйства. Мы не раз определяли нашу политику как производственную поли­тику, она является производственной потому, что развитие нашего производства есть цель, определяющая нашу работу за границей, и потому, что наше производство связано и с производством других стран. Поэтому мы в нашей внешней политике стремимся к таким целям, как разоружение, мирное улажение конфликтов, способство­вание мирному производству, необходимому и для нас. Это тоже один из принципов, который постепенно входит в общее сознание и кото­рый способствует укреплению нашего международного положения.

С этой точки зрения экономических задач мы подходим к вопросу, который стоит теперь в порядке дня, к вопросу о признании нас де-юре»^[102].

Коренной поворот во внешней политике СССР отразил подпи­санный 18 августа 1924 г. Общий договор между СССР и Великобри­танией. В нем было названо 17 договоров, заключенных с Объеди­ненным королевством Российской империей, которые признавались обеими сторонами, не имеющими юридической силы (ст.2)^[103]; в ст. 3 и 4 указывались двухсторонние и многосторонние договоры, заклю­ченные Российской империей и Великобританией, которые призна­вались сохранившими действие^[104].

В статье 10 Общего договора между СССР и Великобританией говорилось: «Желая восстановить экономическое сотрудничество между обеими странами, Правительства Союза Советских Социали­стических Республик и Его Британского Величества соглашаются в нижеследующем:

Правительство Союза в изъятие из декретов о национализации промышленных предприятий и земли вступит в отношении промыш­ленных предприятий и концессий, которые были им национализи­рованы или аннулированы, в переговоры с Британскими подданными (включая юридические лица), дабы договориться о предоставлении справедливой компенсации за таковые претензии»^[105].

Договор с Великобританией был принят в качестве образца при ведении переговоров СССР с Францией о долгах Российской империи. Об этом свидетельствует протокол № 47 заседания Политбюро, которое состоялось 5 февраля 1925 г. В нем приводится следующее решение:

«П. 2. Вопросы НКИД. А. О Франции (тт. Чичерин, Литвинов, Красин).

Постановили: а) Предложение т. Сокольникова по вопросу о дол­гах отклонить. Считать необходимым продолжение неофициальных переговоров на основе старой схемы, выработанной по отношению к Англии, т.е. на основе признания госдолгов при условии получения соответствующего займа»^[106].

Принимая на себя имущественные права Российской империи, СССР не отказывался от ее обязательств. Но лишь пытался привести их к разумному объему, соответствовавшему возможностям молодого государства, разоренного мировой и гражданской войнами, военным вмешательством иностранных держав в российские дела. Об этом сви­детельствует, например, письмо Г. В. Чичерина главе делегации Ве­ликобритании на Генуэзской конференции, датированное 20 апреля 1922 г. «Сэр, — писал советский Нарком иностранных дел, — Рос­сийская делегация тщательно рассмотрела предложения Союзных правительств, изложенные в приложении к протоколу от 15 апреля; в то же время она запросила свое Правительство по этому поводу. Рос­сийская делегация продолжает считать, что нынешнее экономическое положение России и обстоятельства, его обусловившие, дают все ос­нования для полного освобождения России от всех ее обязательств, перечисленных в вышеупомянутых предложениях, путем признания ее встречных исков. Тем не менее Российская делегация готова сделать еще один шаг в поисках пути для урегулирования разногласий и при­нять пункты 1, 2 и 3а упомянутого приложения при условии, что:

1) военные долги и просроченные или отсроченные проценты по всем долгам будут аннулированы; 2) России будет оказана достаточная финансовая помощь, дабы дать ей возможность выйти как можно скорее из ее нынешнего экономического положения. Что касается п. 36, то, с оговоркой о вышеуказанных двух условиях, Российское Пра­вительство было бы готово вернуть прежним собственникам пользо­вание национализированным или изъятым имуществом или же там, где это оказалось бы невозможным, удовлетворить справедливые тре­бования прежних собственников либо путем прямого соглашения с ними, либо в соответствии с соглашением, подробности которого бу­дут обсуждены и приняты на настоящей конференции. Иностранная финансовая помощь является безусловно существенной для эконо­мического восстановления России, и, пока не откроются перспективы для такого восстановления, Российская делегация не видит возмож­ности возложить на свою страну бремя долгов, которые нельзя было бы уплатить»^[107].

В тот же день, когда было отправлено приведенное письмо Чиче­рина Ллойд-Джорджу, Политбюро ЦК РКП(б) своей телеграммой выразило одобрение ему^[108].

Неспособность СССР, молодого государства с полностью разру­шенной войнами экономикой, выплачивать долги Российской импе­рии признавали и Великобритания, и Франция. В ст. 6 гл. 3 Общего договора между СССР и Великобританией, заключенного 18 августа 1924 г., говорилось: «Правительство Его Британского Величества при­знает, что финансовое и экономическое положение Союза делает не­выполнимым полное удовлетворение претензий, упоминаемых в пре­дыдущем абзаце этой статьи»^[109]. В данном абзаце говорилось: «В развитие Декларации, приложенной к Торговому Соглашению от 16- го марта 1921 г., Правительство Союза Советских Социалистических Республик заявляет, что в изъятие из Декрета от 28-го января 1918 г. (об аннулировании долгов бывших императорского и Временного Правительств) оно удовлетворит при условиях, установленных в на­стоящем Договоре, претензии Британских держателей займов, под­лежащих оплате в иностранной (не русской) валюте, и выпущенных либо принятых на себя, либо гарантированных бывшим Император­ским Российским Правительством или самоуправлениями городов, расположенных на территории, ныне включенной в Союз»[110].

Долговые обязательства относительно Франции, перешедшие на СССР от Российской империи и Российской Республики 1917 г., со­ставляли 14—15 млрд зол. фр. или 18,5 млрд зол. р. При такой сумме долга годовые проценты за пользование им составляли бы около мил­лиарда золотых рублей[111]. Французские политические деятели, так же, как и британские, признавали неспособность СССР выплатить эту сумму. Так, член Палаты депутатов Французской республики крупный коммерсант Луи Лушер говорил 4 января 1925 г. в беседе с Полномочным представителем СССР во Франции Л. Б. Красиным: «Конечно, нелепо было бы требовать от вас признания долга в 14—15 млрд. зол. фр., вы с полным основанием могли бы указать на обесценение франка, что вам уже дает редуцирование всего долга до j его номинальной ве­личины. Далее, вы можете с известным правом указывать на обесце­нение бумаг на бирже... Насколько мне известны цифры, — продолжал Лушер, — я считаю, что можно было бы помириться на признании всего долга держателям русских бумаг во Франции в 2 млрд. зол. фр. при еже­годной уплате процентов и погашения в 5%, т.е. около 100 млн.фр. золотом»[112]

Французское и Советское правительства были настроены на ком­промисс, и проблема выплаты долгов Российской империи была всегда близка к благоприятному для обеих сторон разрешению. Но принятию окончательных решений мешала, с одной стороны, нестабильность правительственной власти во Франции, а с другой — необходимость как для Французского правительства, так и для Правительства СССР считаться с настроениями населения. Особенно большое влияние эти настроения имели во Франции, ведь долги Российской империи были в значительной мере долгами в пользу частных лиц — французских граждан, выступавших одновременно в качестве избирателей.

Однако и Правительство СССР вынуждено было учитывать на­строения, господствовавшие среди населения страны. 11 января 1925 г. Народный комиссар иностранных дел имел беседу с послом Франции в СССР Эрбеттом по вопросу о долгах. Сообщая о ней, Г. В. Чичерин писал: «Я ему характеризовал настроение наших масс, прошедших через бедствия интервенции и не допускающих мысли, что виновники этих бедствий нам ничего не будут платить, а мы будем им платить по цар­ским долгам. Эрбетт сказал, что вполне это понимает и что речь идет о том, чтобы придумать какую-нибудь комбинацию или стратегему^[113], ко­торая бы делала это возможным. Он приехал не для того, чтобы вести с нами дипломатическую борьбу, но для того, чтобы совместно с нами отыскивать способы разрешения стоящих перед нами вопросов. Он приехал не для фехтования, но как друг для выработки соглашения»^[114].

О том, что на позицию Правительства СССР при решении во­проса о выплате французских долгов большое влияние оказывали на­строения в среде российского крестьянства говорил 14 января в беседе с послом Эрбеттом Председатель ВЦИК М. И. Калинин. Заместитель Наркома иностранных дел Литвинов описал ее содержание Полно­мочному Представителю России во Франции Л. Б. Красину. По его словам, Калинин рассказал Эрбетту, что в российском крестьянстве «широко распространен взгляд, что Россия оказала ценнейшие услуги Франции и что поэтому долг России не является реальным. В среду крестьянства вернулись десятки тысяч русских солдат, сражавшихся на французском фронте за Францию. Крестьянство поэтому полагает, что оно ни в коем случае не находится в долгу у Франции. Соглашение по вопросу о долгах возможно будет лишь после того, как будет под­готовлено соответствующим образом сознание нашего крестьянства и крестьянства французского, имеющего другой взгляд на русский долг. Не надо спешить, надо подходить к вопросу осторожно»^[115].

Таким образом, в течение всех 20-х гг. Французское правительство и Правительство СССР пребывали в состоянии сотрудничества, поиска адекватного обстановке решения сложнейших имущественных про­блем. Без признания правопреемства СССР в отношении Российской империи ни одна из этих проблем не могла быть разрешена. А вопрос о выплате СССР долга Российской империи в этом случае вообще не мог бы возникнуть. Постоянное же обсуждение этого вопроса Француз­ским и Советским правительствами является еще одним убедительным свидетельством того, что СССР не отказался от правопреемства в отно­шении Российском империи, а Франция вполне это правопреемство при­знавала.

Таким образом, содержащееся в Ответных апелляционных резю­мирующих заключениях РПРА утверждение о том, что «преемствен­ности Российской Федерации в правах и обязательствах Российской империи не существует, поскольку СССР никогда не приобретал прав и обязательств Российской империи», представляется мне не соот­ветствующим документам, историческим фактам, а следовательно, неверным по существу.

Это означает в свою очередь, что со сменой Российской империи на Советское государство, выступавшее сначала под названием «Рос­сийская Республика», затем — «Российская Социалистическая Фе­деративная Советская Республика» и наконец — «Союз Советских Социалистических Республик», именно к нему — Советскому госу­дарству — перешли имущественные права (также как и обязательства), принадлежавшие Российская империи, и в том числе права на зе­мельный участок в Ницце, на котором был возведен собор Святого Николая.

 

* * *

Постановлением, вынесенным 19 мая 2011 г. (Arrêt au fond du 19 mai 2011) Первой палатой «Б» Апелляционного суда Экс-ан-Прованса (Cour d’Appel d'Aix-en-Provence 1^re Chambre В) был признан факт перехода права собственности на земельный участок и собор Святого Николая в Ницце от государства «Российская империя» к государству «СССР», а от него — к современному государству «Российская Федерация». Соответственно апелляция РПРА Константинопольского патриархата была отклонена, а иск Российского государства к этой ассоциации был объявлен подлежащим удовлетворению, вследствие чего было подтверждено право собственности Российской Федерации на ука­занное имущество.

Список литературы

 

1.    Документы внешней политики СССР. Т. 1—8. М., 1959—1963.

2.     Заключение кандидата юридических наук, профессора кафедры меж­дународного частного и гражданского права Московского государственного института международных отношений (Университет (МГИМО-Университет) МИД России) О.Н. Зименковой. 22 марта 2010 г.

3.     Ленин В. И. Неизвестные документы. 1891—1922. М.: РОССПЭН, 2000.

4.    Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) и Европа. Решения «Особой папки» 1923-1939. М., 2001.

5.    Conclusions d’appel en réponse récapitulatives pour l’Association culturelle orthodoxe Russe. A messieurs les Conseillers composant la Première Chambre B de la Cour d’Appel d’Aix-en-Provence. 26. 01. 2011.